Я хочу, чтобы... (СИ)

Ветер, снова загудев, толкнул Амина. Скрипнули песчинки, напомнив чей-то давно… очень давно слышанный голос…

Амин вздрогнул, тряхнул головой. Он… зачем он здесь? Он…

Пустыня звала. Мягко, нежно, как голос матери. Уговаривала остаться, махнуть на всё и просто наслаждаться долгожданным покоем. Ведь он заслужил… Нет?

Песок заскрипел под ногами, и Амин словно очнулся. И тут же будто из-под земли перед ним возник шатёр. Тёмный полог приглашающе распахнулся.

Юноша в последний раз оглянулся и решительно шагнул внутрь.

Здесь тоже не было темно. Скорее сумрачно. Не горела стоящая посреди циновки лампа, и хвала Аллат, потому что освещала бы она…

Амин непроизвольно схватился за рот и шагнул обратно. Чашечки и мисочки, расставленные по всем традициям бедуинов, оказались сервированы гниющими объедками. Заплесневевший шакр, мясо с копошащимися в нём червями, протухшая вонючая вода…

— Ас-саляму алейка, — раздался позади тихий голос.

Амин обернулся и с криком отшатнулся.

Сгорбленная старуха с интересом уставилась на него пустыми алыми глазницами. И, шагнув ближе, шумно принюхалась.

— Уа-алей…кум… ас-са…лям, — дрожащим голосом с трудом произнёс юноша, упираясь спиной в “стенку” шатра.

Старуха уткнулась в его грудь крючковатым полуистлевшим носом и хрипло засмеялась.

— Чую, чую… живой дух… Сайеда тебя провожала?

— Что? — выдохнул Амин.

— Я слышу, — каркнула старуха. — Запах её… слышу… Ну, говори, путник, зачем пришёл?

— Я, — вздрогнул юноша. — Я… — и выпалил совсем не то, что собирался: — Накорми меня!

Старуха отступила.

— Уж готов для тебя пир, — улыбнулась беззубым ртом. — Присаживайся.

Амин сел. И с ужасом уставился на ближайшее к нему блюдо — человеческие пальцы. Тоже полуистлевшие.

— Сам захотел, — словно бы в насмешку заметила старуха.

Амин оглядел “стол”, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Взял дрожащими пальцами кусок гнилого хлеба и, морщась, закрыв глаза, откусил, убеждая себя, что это лучший пирог его кормилицы.

По вкусу хлеб именно им и был. Амин с ужасом выдохнул, поняв, что не заметил, как съел весь ломоть.

Старуха хмыкнула.

— Что ж, теперь ты готов. Иди.

— Ты должна проводить меня, — откашлялся юноша.

Старуха грузно поднялась.

— Я ничего тебе не должна, живой! Иди, пока навсегда здесь не остался.

Амин сжал кулаки, снова чувствуя, как скручивает живот. Выдохнул сквозь зубы. И поклонился до земли.

— Помогите мне. Прошу вас. Я не найду дорогу.

Старуха жутко ухмыльнулась, втянув крючковатым носом воздух.

Костлявые пальцы скелета сжали его руку.

— Ну что ж. Ты сам захотел. Идём.

Вышли они не в пустыню. Больше всего это напоминало город — город теней. Зыбкие стены вздрагивали, если Амин случайно их касался, пропадали. Такие же тени, их обитатели, вглядывались тогда в испуганного юношу. Некоторые шумно принюхивались. Но по большей части просто не замечали.

— Не бойся, — прошамкала старуха-проводница. — Для них ты свой. Сайеда об этом позаботилась. Ты пахнешь, как они. И выглядишь так же.

Амин посмотрел вниз и содрогнулся. Зеленоватая мазь, приготовленная Валидом, потёками собралась на груди, бёдрах, коленях, локтях, очень хорошо изображая трупные пятна.

Но уже не пахла.

— Внутренне ты тоже изменился, — добавила старуха. — Когда вкусил нашу пищу. Теперь еда живых для тебя будет так же неприятна, как и для нас. Теперь ты можешь остаться здесь навсегда.

Амина передёрнуло.

Старуха, хихикая и припадая на одну, костяную ногу, ковыляла дальше, неплохо ориентируясь в улицах, перекрёстках и проулках.

— Ты говорила про какую-то сайеду, — пытаясь прогнать гнетущую тишину и заставляя себя не оглядываться, произнёс юноша. — Кого ты имела в виду?

Старуха обернулась. Снова с шумом втянула воздух и каркающее хихикнула.

— Конечно, ту, что собрала тебя сюда. Ту, что ждёт тебя наверху.

— Меня не ждёт… меня ждёт только… друг, — поправился Амин.

Старуха качнула уродливой головой.

— Она не умеет дружить, ибни.

И замолчала, точно воды в рот набрала. Амин не нашёлся, что сказать. Всё это казалось сном. Бредом. Иллюзией.

Площадь с пересохшим фонтаном осталась позади, когда на чёрном, усыпанном звёздном небе появилась тонкая синяя полоска — у самого горизонта.

— Вадд близко, — выдохнула старуха. И, обращаясь к Амину, добавила: — Поторопись. Вон твоя птичка.

Юноша недоумённо огляделся. И вздрогнул — в стене ближайшего дома действительно обнаружилась решётка — ровно такая, как в подземелье. Амин подошёл ближе и шумно выдохнул: стена растаяла, а у его ног лежала Гувейда — тёмные распущенные волосы плащом укрывали праздничную, расшитую галабею[26] заострившееся лицо казалось восковым, ненастоящим. Девочка не дышала.

— Не называй её по имени, — шамкнула за спиной старуха, и юноша опомнился. Осторожно поднял невесомую, точно тень, девочку и отступил. Стена обозначилась снова, а на локоть юноше легла костлявая рука.

— Поторопись, — напомнила старуха.

На обратном пути пришлось бежать — странно, проводница, которая до этого еле ковыляла, успевала за юношей шаг в шаг. Иногда даже опережала. И торопила, беспрестанно торопила.

— Что… будет… если я… не успею? — не выдержал Амин.