Я хочу, чтобы... (СИ)

— Пряже, о юный рассвет, пряже, — по-старушечьи усмехнулась птица. — Не суди людей по нашим меркам. Они другие. И многие из них лучше нас.

— И это мне говоришь ты? — проскрипел мальчик. — Ты, прядущая их судьбы?! Немного жестокости, немного доброты, и полную меру жадности — вот твои люди. Не хочу иметь с ними ничего общего!

Птичка склонила голову, уставилась на Валида чёрной блестящей бисеринкой-глазом.

— Зачем же ты всё чаще спускаешься в их мир?

Мальчик резко отвернулся.

— Убирайся, старуха. Нам не о чем с тобой говорить.

Птичка расправила крылья и зачирикала-засмеялась скрипучим старушечьим голосом.

— Давно ли тебе стало понятно, что свобода и одиночество идут рука об руку? Давно ли пришлось осознать, что тебе это не нравится?

— Моя жизнь — свобода, — проворчал мальчик. — Меня так создали.

— И при создании забыли вложить сердце, — добавила птица со смешком. — Оттого и маешься.

— Наоборот, — грустно усмехнулся мальчик. — Вложили слишком много. Помнишь, какие нити ты пряла, Манат? Помнишь, как мне из сил приходилось выбиваться, раздавая им направо-налево удачу? Помнишь, что стало после? “Я хочу, я хочу, хочу, хочу…” Больше эти ничтожества ни на что не способны. Это они вынули моё сердце. Больно мне, Манат. Очень больно.

— Этому ибни — тоже, — вставила птица. — И он спас тебе жизнь.

Валид поморщился, невольно покосившись вниз.

— Мой долг перед ним закрыт. Его желание исполнено.

— Никто лучше тебя не умеет исполнять желания, — прошамкала птица.

— И никто лучше людей не знает, как переменчива удача, — отозвался Валид.

Птичка кивнула. Подскочила, расправляя крылья.

— Я рву его нить, — сказала она, кивая вниз, на черную пропасть, некогда бывшую красивым прославленным городом.

— Рви, старуха, — равнодушно отозвался мальчик.

Каменка чирикнула и полетела вниз, в темноту.

Валид тяжело вздохнул. Выпрямился. Опасно покачиваясь, шагнул к противоположному краю крыши.

И в последний раз обернулся.

Далеко, в другом царстве уродливая старуха царственно выпрямилась. И задумчиво посмотрела пустыми глазницами на сверкающую, дрожащую нить меж костлявых пальцев.

* * *

Амин очнулся в полной темноте. Он дышал, его терзала боль — и только потому юноша понял, что блаженное забытьё почему-то отступило.

Темнота давила, но это было лучше, чем жар солнца и укусы насекомых. Слава Аллат, здесь даже было прохладно. И если бы ещё не так больно… Ныла каждая косточка, доводя до безумия, до исступления… но почему-то не давая потерять сознание.

Юноша скорчился на полу каменной клетки, воскрешая в памяти очертания города мёртвых — оказаться сейчас там было бы великой милостью. Если бы только кто-нибудь… кто-нибудь…

Луч света прорезал темноту древнего подземелья, осветив ухмыляющиеся скелеты. Скользнул в каменный закуток, отразился в тускло блеснувших глазах юноши.

Амин равнодушно наблюдал, как свет сгущается в знакомую фигуру — только почему-то Валида, а он ожидал, что за ним придут… кто-нибудь… кто-нибудь… из…

Странно бледное лицо мальчика оказалось вдруг рядом. Плотно сжатые губы разомкнулись.

Нерушимую тишину подземелья разбил отчаянный предсмертный крик.

Яркое свечение сменилось жаром пламени. Амин до последнего с удивлением наблюдал, как ало-золотые языки ластятся, обнимая руки мальчика, взбираются на грудь, тянутся к голове. Как сквозь фигуру ребёнка рвётся другое, гротескно-прекрасное существо, а огонь тем временем перекидывается на самого Амина…

… Старуха крутанула неожиданно заблестевшую золотом нить. Улыбнулась беззубым ртом. И медленно отложила её в сторону.

Пока не время.

Пока.

* * *

Первым, что Амин услышал, просыпаясь, был голос. Слишком красивый, чтобы принадлежать человеку. Да и слова — древние, с трудом понятные — рассказывали о каком-то сражении, описывая странных фантастических животных, которых и быть-то в природе не могло.

Юноша приподнялся на локтях, недоумённо озираясь.

Слева возлежал верблюд. Красиво, очень величественно. Рядом с кораблём не менее величественно возлежала поклажа — бурдюки с водой, запасы еды, одежда, даже зачем-то — пряности.

Справа, поджав ногу, на песке сидел Валид. И самозабвенно пел, обратив лицо к месяцу-Вадду.

— Если мне всё приснилось, — задумчиво произнёс Амин, изумлённо осознавая, что отлично себя чувствует, — то откуда у нас верблюд?

— А я стащил, — сообщил, оборачиваясь, мальчик.

— Что… и поклажу? — опешил Амин.

— Долго тащил, — вздохнул Валид. — Надорвался-а-а-а.

— Только не говори, — простонал Амин, садясь, — что ты украл у Бакра последнего верблюда! Он нам всё-таки жизнь спас, как тебе не сты…

— Да не его это, — перебил мальчик. — У их шамана спёр. Не бойся, не обеднеет. У него вообще целый табун. И потом, эти кочевники тебя чуть не убили, а ты считаешь их верблюдов?

— А ты меня бросил, — пожал плечами юноша, не глядя на мальчика.

— Я тебе жизнь спас! — набычился Валид.

— Но сначала бросил.

Повисла тишина, заполняемая только тихим стоном ветра в скалах.

Медленно, пождав губы, Валид поднялся. И, горбясь, побрёл прочь.

— Эй! Ты куда? — удивился юноша.