Я хочу тебя

Родителей моих убили просто потому, что они оказались свидетелями. Делишек Коваля. Обычная счастливая семья с малолетним сыном, по будням работа, на выходных парк отдыха, средний достаток, планы на будущее и любовь.

Тогда была любовь не половиной, она была целой, крупной такой, мощной, помню мамины глаза, и мутнеет взгляд, и в носу свербит.

Их убил Коваль, его люди, и я хотел эту месть растянуть надолго, как советовала мне добрая повариха, я три года его доверие зарабатывал, чтобы потом с ножом в спину, по классике.

Но влюбился в его дочь.

И...отпустить не смогу, наверное, не простить и помнить, имея шанс терпеть и не трогать его, в конце моего тоннеля свет появился, и это она.

— Я против, – отпил виски, — она не хочет замуж за твоего мудака-конкурента, Коваль. Она моя. Я так сказал.

— Чего ты сказал? – Коваль брякнул стаканом по столу, и двинулся на меня, я встал с кресла. Он рявкнул. — Дочери – мои ресурсы. Алину ты никогда не получишь, никогда. Смирись, Демьян, я...

Он не договорил.

Потому, что я ударил его квадратной бутылкой виски по башке.

И ударил, вложив всю свою дурную силу.

Коваль упал мне в ноги.

Сжал бутылку и наклонился. Прислушался.

Я мечтал, ночами в детдоме ему дыхание оборвать, я хотел, я планировал, ждал, но чтобы вот так...спонтанно?

Он не дышит.

Затылком на полу, и под ним расплывается красная лужа.

Мертв, всё?

Пощупал пульс. И не поверил, когда ничего не услышал, нет биения сердца, он всё, я годами мечтал это сделать, но терпел, и... убил все-таки?

Его дочь не товар.

И мои родители – не маленькая неувязочка, которую нужно убрать.

— Ты получил свое, Коваль, – выдохнул.

И снова не поверил. Мой враг с пробитой головой у моих ног валяется.

А в дверь стучат.

Выпрямился и отпил виски, распахнул дверь. Вышел в коридор.

— Демьян, – Алина отшатнулась, у меня лицо, как маска, наверное – африканская, устрашающая. Алина сцепила руки перед собой. — Можно мне к папе?

— Нет, – оглянулся на закрытый кабинет. Ровно выговорил.  — Мы пока заняты.

В коридоре темно, свет падает из холла, слабо раскрашивает ее лицо голубой краской. Она топчется на месте, теребит спадающие на грудь черные волосы и кусает губы.

— Меня в универе называли черной вдовой, – сказала она и посмотрела прямо на меня, — все мои парни... они пропадали. Это ты?

Я ли их убивал – ее вопрос накаляет воздух между нами.

Кивнул.

Она ведь сама уже поняла.

— Все верно, Алина, – шагнул к ней и толкнул, прижал к стене телом и за шею поднял ее бледное лицо к себе. — Что? Снова монстром меня считаешь? Да. Я такой.

Она дернулась, я сжал крепче, она замерла в моих руках, темными глазами впилась в лицо.

— Я хочу поговорить с папой, – глухо выдохнула.

— Папа занят, Алина, – это я сказал сразу. Не подумав. Не ощутив вины за собой, лишь горькую радость.

Я убил его. Человека, который лишил меня родителей. Я три года был рядом.

И Коваль сдох, сдох наконец-то, но об этом никто не узнает, особенно – его дочь.

Она же не виновата. Ни в чем. В его грехах точно, она просто сладкая, вкусная, очень горячая, и я сдался тогда, и сейчас не сдержусь.

Расстегнул ее джинсы, она дернулась, вдавил ее в стену.

— Я же первым буду, Алина? – спросил и сдернул джинсы по узким бедрам, схватил ее за волосы, заставляя смотреть прямо на меня.

В ее глазах огонь и холод, яркие вспышки, бликуют, и я поморщился от этого света, я не требую ее, я знаю, вижу и чувствую, что эта будущая женщина готова на ответ.

— Демьян, нет, дай я пройду к папе! – она вырвалась, но я обхватил ладонью полную грудь и прижал Алину к стене.

— Давай всё потом, – выдохнул, и вжикнул молнией на брюках. Ее глаза округлились. Стянул боксеры и сжал в ладони горячий напряженный член.

— Демьян, у меня еще не было, не надо, – она охнула, когда я накрыл ладонью бархатные складки и потёр.

— Я тебя не обижу, Алина, – поднял ее, и длинные ноги обвили мои бедра. Прижал ее ближе, укусил в шею. — Никогда не обижу. Я тебя хочу.

Сказал.

И толкнулся в мокрые складки.

Глава 24

Рывок, и он во мне. Я забыла, как дышать, заскулила от огненной, болезненной вспышки, от надрыва. Попыталась оттолкнуть, но Демьян замер, зашептал мне что-то, что я не могла расслышать.

— Демьян, – всхлипнула, — пожалуйста, прошу тебя…

— Тише. Тиш-ш-ше, – прошептал, прислонившись лбом к моему лбу. — Сейчас станет полегче, потерпи.

Я до последнего надеялась, что он остановится, что даст мне передышку, а затем просто оставит меня. Но нет. Демьян резко впился в мои губы, смял их с жадной настойчивостью, граничащей с голодным безумием. Без капли нежности, алчно, больно впившись в мои губы, он пил меня, наслаждался нашей общей болью – клянусь, ему тоже больно! И в этой боли я и нашла наслаждение.

Задохнулась от калейдоскопа чувств – похоти и сумасшествия, боли и нежности, ненависти и жадности, и ответила на этот поцелуй-безумие. Нельзя желать чудовище не из сказки? Может быть, но я желаю, и разум рвется клочьями, горит и опадает пеплом, пока я цепляюсь за его короткие волосы, зарываюсь в них пальцами, притягивая к себе Демьяна ближе.