«Я ходил за линию фронта»

— У нас таких случаев не было. Другое дело, что бывали задания, когда мы прекрасно понимали, что без потерь его не выполнить. Хотя бывали и совсем простые задания, но которые выполнялись с потерями… Например, был такой случай, когда наш 29-й корпус был оставлен в Познани для уничтожения окруженной группировки немцев. Там шли ожесточенные уличные бои, в которых все смешалось. Иногда нельзя было понять, где наши, а где немцы. Мне командование дивизии поручило самое «обыкновенное» задание: найти один из полков нашей дивизии и передать его командиру пакет. Я и еще один разведчик нашей роты должны были найти этот полк. Он оторвался от наших частей и оказался среди немцев. Естественно, что телефонной связи с ними не было, а радиосвязь не была налажена. Пока пробивались к ним, моего напарника убили. Перебегали улицу, я первым, а он вторым… Когда, выполнив задание, я вернулся на командный пункт дивизии, то оказалось, что радиосвязь с этим полком уже налажена и надобности в моих сведениях нет. И человека тоже нет…

— Как вы можете оценить работу немецких разведчиков?

— Они «работали» не так активно и настойчиво, как мы, я бы даже сказал, что значительно реже они беспокоили наш передний край, чем мы их, поэтому что-либо об их разведке я сказать не могу. Но у нас был случай летом 1943-го, когда на нейтральной полосе мы столкнулись с их разведкой. Нам повезло, мы их обнаружили раньше, забросали гранатами, и даже удалось захватить одного пленного. Но это единственный случай, когда мы столкнулись с немецкой разведкой. Мне известен случай в нашей дивизии, когда пропал один солдат, и то я не уверен, что его утащили немцы, а может, он сам к ним перешел или что-то еще с ним случилось. Зато нашу разведку немцы очень боялись, постоянно освещали и обстреливали нейтральную полосу.

— Как вели себя пленные немцы?

— Тут нужно учитывать время, когда они попадали в плен. В 1943-м, когда еще только решался вопрос кто кого, то они вели себя нагло. Но если уж попали в плен, то в большинстве своем старались вести себя смирно, так, чтобы остаться в живых. Их даже не нужно было тащить через нейтральную полосу, сами шли.

— Бывали случаи, чтобы «язык» отказывался говорить?

— Не знаю, мы в допросах не участвовали. Наша задача была привести пленного, а дальше была задача разведотдела дивизии, и что там творилось, я не знаю.

— Наградной темы коснемся?

— Потом уже, после войны, мне довелось общаться с бывшими разведчиками, и сравнивая, могу сказать, что в нашей разведроте награждали плохо. Не знаю, с чем это было связано, считали, наверное, что это наша обычная работа, наша обязанность. При захвате «языка» награждали только одного или двух человек, а не всю группу. Для того чтобы заслужить награду, объединяли несколько боевых эпизодов за какой-то период. Мы сами не знали, за какие эпизоды нас награждали, наградных листов мы не видели. Командиры разведроты, а их у нас сменилось за два года пять человек, никогда в разведку сами не ходили и не всегда даже представляли к награде своих разведчиков, заслуживших это. А сколько наградных листов затерялось где-то наверху… Например, нашей роте была поставлена задача форсировать Вислу и обеспечить успешную переправу частей нашей дивизии. Мы прекрасно справились с этой задачей и ожидали, что кого-то из нас представят к званию Героя Советского Союза, так как это было обещано тем, кто первым форсирует Вислу. Но вскоре нам заявили, что южнее кто-то из нашей дивизии уже форсировал Вислу раньше нас, и действительно, там наградили и солдата, и командира батальона. Я с ними встречался после войны. А, например, за то, что мы вшестером выяснили, где находится линия обороны, и захватили в немецком тылу 41 пленного и вывели их всех на нашу территорию, а это было очень непросто, начальник разведки дивизии со словами «Опоздали вы» разорвал наше донесение.

— Расскажите поподробнее об этом эпизоде.