Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук

Красивый, с правильными и точными чертами лица, спокойным и усталым взглядом — этот парень действительно красив. Но и этого он не ценил. Нет, он не считал себя уродливым или что-то вроде этого (а то у меня самого тут же родилась аналогия с одной моей пациенткой). Напротив, он знал, что привлекателен. Он знал, что может даже не отыскать, а попросту позвать за собой любую девушку, из тех, что ему понравится.

Но, вместо того, чтобы строить семью или продвигаться по карьере (а на это у него тоже были способности), он мечтал стать актёром. И тут мы видим Влада всего как он есть. Потому что мечта эта (быть киногероем), не была его «заветной» или давней. Это, скорее, было мечтанием вопреки. Все наперебой рассказывали ему как здорово у него выходит работать. В ответ, он морщился, слал всех к черту и придумывал себе мечту о съёмочной площадке.

К слову, в полицию он ушёл по тем же самым «вредным» основаниям. Закончив школу, учителя плакали, вручая ему аттестат. Они плакали, потому что потеряли, как им казалось очень талантливого парня с ангельской внешностью (а учителя, как мы помним, чаще женщины, поэтому их грусть понятна). Учителя крайне рекомендовали ему идти в ту профессиональную область, где его талантам найдётся место: политика, журналистика, преподавание, актерская стезя, проституция, мужской стриптиз (последние два пункта они вслух не говорили, но надежда была).

Влад слушал их и мысленно, ведь тогда он был в их условном подчинении, посылал их к черту. Зато точно понял куда пойдёт: в полицию. Из вредности.

39

Водитель остановился. Я даже не заметил, как трое наших попутчиков выпрыгнули из машины и быстро двинулись к подъезду. Семён с силой закрыл и открыл глаза. Он тоже закрывал уже за собой дверь. Я остался в машине. Шок, страх, неумение так быстро соображать — все это в куче сделали из меня компостную яму.

— Ну, давай, — Семён подключил к своей просьбе хаотичные движения руками в воздухе, так он хотел растормошить меня.

Мне было страшно. Горло схватило тугим железным прутом, стянутым вокруг шеи. Легкие давали ничтожно мало воздуха. В них залили свинец.

Трехэтажный немецкий дом смотрел на меня и хохотал. Дом живет в три раза больше, чем я. Он видел многое. Сперва, дом был пуст. Потом, с годами, он обрастал, как канализационная труба обрастает сгустками жира и ржавчины, налетом от человека. Этот налёт, жесткий и чёрный, может плавить сталь, крошить в мелкую пыль кирпич и камень. Этот налёт не может не появится. Потому что именно так устроен человек: живя, выблевывает он сгустки всего черного, что остаётся налетом на его жилище.

Внутри этого дома была деревянная межэтажная лестница и надписи на стенах. Пока мы шли на третий этаж, я успел прочитать большинство из них: анархия, в квартире 5 мразь, Новый Дом, лена я тебя люблю, лена мышь конченная, должники, русский рэп.

Третий этаж. Я запыхался. Дверь была перед самой лестницей. Трое из группы захвата замерли перед дверью. Они ждали нас. Я поднялся последний. Позади, на лестнице, мелькнул силуэт. Это волнение. Никого там нет.

— Открывайте, — Семён постучал в дверь, — полиция.

Тишина. Лестница скрипит этажом ниже. Снова волнение. Там никого не может быть. Если только кто-то из соседей выглянул.

— Ломаем.

Семён торопился. Даже мне было ясно, что стоит постучать ещё, что нет никакого повода вламываться так быстро. Человек может быть на горшке, в конце концов. Дверь мучительно завизжала. Игорь сломал дверной проем карманной монтировкой.

Три комнаты и кухня расходящиеся в разные стороны по коридору. Линолеум на полу. Грязный, старый. К нему прилипает обувь и почти невозможно различить узор. Обои в цветы. Там почти не было мебели. Ребята сработали быстро: они прошли все комнаты, не найдя ничего. Ничего живого, если быть точным.

Небольшого размера кухня. Нет ни столовых приборов, ни плохонькой печи или конфорки. Один шкафчик. Холодильник. Стол и два стула. Ах да, и лампочка под потолком.

Семён подошёл к холодильнику. Остановился, чтобы надеть перчатки. Здесь явно никто не жил, поэтому содержимое холодильника не может быть чём-то съедобным.

— Осторожней, — я хотел предупредить Семена.

— Я знаю, — он сказал это резко, но не грубо. Скорее, он дал понять, что понимает где мы и что делаем.

Под холодильником была лужа крови. Внутри, на четырёх полках аккуратно отсортированы руки — на одной полке, ноги — на другой, гениталии — на третьей, глаза в пластиковых пищевых контейнерах — на четвёртой.

Входная дверь, все еще была открыта. Она скрипнула. Силуэт в двери расхохотался. Силуэт в дверном проеме крикнул нам «ублюдки» и быстро побежал вниз по лестнице. Семен не успел скомандовать бойцам, да этого и не требовалось — трое наших ребят уже бежали за силуэтом. Я выглянул в подъезд. Я видел и слышал как некто бежит, истерически хохоча вниз по лестнице. Я видел и слышал, как трое наших ребят бегут за ним.