Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук

Вот, ты мне ответь, Сёма, – он нарочно использовал эту форму имени, чтобы больше подчеркнуть своё пренебрежение, – ты сюда сесть хочешь, да?

Нет, – спокойно ответил Семён Николаевич. Он не врал.

Как это? – кривлялся Булатов, – в тебе мужских амбиций нет что ли?

Товарищ подполковник, – Семён Николаевич пытался его усмирить.

Че ты тут «товарищкуешь»? – не успокаивался Булатов.

Семён Николаевич молчал. Он думал о своей семье. Его дочь через полтора месяца идёт в школу. Слушая начальника, Семён Николаевич калькулировал предстоящие расходы. Ему нужно было купить ещё огромный список канцелярии, школьную форму, собрать справки. В принципе, это могла бы сделать и его жена, но участие в таких вот подготовках, немного заглушало чувство вины Семена Николаевича перед семьей. Он редко бывал дома. Он срывался среди ночи. Он приходил усталый. Он пропустил большую часть жизни своей семьи. Но, когда он будет покупать школьную форму или портфель, или банты с цветами, он будет уверен, что находится рядом с семьей.

Меня пригласили по вашему распоряжению, – я вспомнил все фильмы про американских адвокатов на суде и выложил перед ним подписанный приказ о моем приглашении к следствию, – вы позволили мне присутствовать на следственных действиях. Вашим желанием было поскорее поймать этого идиота. Вы говорили мне на нашей первой встрече, что устали отписываться от начальства и объяснять три трупа без конечностей и хотите чтобы все это закончилось. Я помог вам.

Булатов смотрел на меня спокойно. Ему приятно было получить хоть от кого-то отпор. Он устал играть со стеной. Он довольно кивнул и показал нам на дверь. «Идите отсюда оба» произнёс он с улыбкой.

Как выяснилось, моего интервью практически никто из моих знакомых не смотрел. Его вообще никто не смотрел и это не удивительно: все следствие шло в абсолютном молчании для сми. А репортаж выглядел так:

Молодой репортёр со слишком аккуратной для натурала бородкой, сказал «впервые, к поимке опасного преступника следственный комитет подключил профессионального психолога, с помощью которого удалось поймать убийцу». Я сказал несколько расплывчатый и неуверенных предложений, и все. Не сказали кого поймали. Не сказали, что он совершил.

5

Я вернулся домой из полиции. У меня был небольшой перерыв, в который логичным я видел пообедать и переодеться. Возможно, принять душ. Через два с половиной часа мне нужно на работу.

Привет, рок-звезда! Кофе сейчас поставлю, – жена ушла на кухню.

С экрана компьютера глядели три почти официальных лица. Она говорила с родными. Они сидели спокойно, прокашливаясь то и дело. Они ожидали возвращение собеседницы.

Добрый день, – я помахал им рукой. Мне самому этот жест показался глупым и неестественным. Надо было кивнуть.

О, привет! – они явно меня не ожидали, – видели тебя по телевизору. Молодец!

Я кивнул. Мне ещё предстояло съесть свой пуд соли из за этого интервью. В этом я был уверен.

Они радовались за меня. Это было приятно. Я старался не обращать внимания на очевидное: их радость формальна.

Вы должны понять, что моё профессиональное убеждение состоит в том, что человек – существо чрезвычайно корыстное и эгоистичное. Все (буквальное все), что делает человек – основано на желании получить какую-то выгоду.

Родственники Маши кивали мне и улыбались. Но, я понимал при этом, что радость их не касается меня. Их радостные кивания не имеют ничего общего с тем интервью. Их радостные кивания не имеют ничего общего со мной, как таковым – так устроен человек.

Теми же киваниями они приветствовали нашу свадьбу в прошлом году. Теми же самыми киваниями и улыбками, хвалили нас за идею поехать на пару дней в Польшу.

Активнее всей троицы в мониторе кивала тётка жены Людмила. Взбитая, трудолюбивая женщина, впитавшая всю Русскую суть в клетки тела. Сейчас эта Русская суть в ней сокращалась мышцами и улыбалась, заставляя Людмилу кивать интенсивнее. Сутью этой являлась парадигма помощи, поддержки, терпения и сострадания. Как и у всех остальных, Русская суть внутри Людмилы, дальше кивков не доходила. Так устроен человек.

Ее муж, человек неуклюжий, но упорный, Михаил. Он сбрил усы. Неделю назад он поджог их, пока разжигал костёр. Усы были густые, почти идеальные. Вспыхнули они так же чудесно, как выглядели. Он тогда наклонился, чтобы раздуть загорающуюся траву. Трава, разумеется вспыхнула и усы вместе с ней. Отплевавшись, отматерившись, Михаил тут же ушёл домой и сделал то, чего не делал уже девятнадцать лет: сбрил усы.

Вы помолодели! – сказал я. Отметить усы было необходимо. Михаил отчаянно показывал мне их отсутствие, поглаживая место под носом.

Ой, да ладно тебе, – Михаил был страшно доволен тем, что я заметил отсутсвие усов (хоть я и прекрасно знал всю историю).