Я. Книга-месть

Если даже взять его, Кости, в разгар успеха отъезд в Киев, предполагавшийся тайм-аут, разрешившийся переездом, то ведь даже не для встряски он отъезжал, а чтоб основательно, фундаментально все переиначить, чтоб «отстали».

Ситуация с эстрадой в обоих государствах тождественная: пшик, мишура, понтярщик на понтярщике.

Зато – тише. Там градус интриг ниже.

И он сразу был утвержден там, после «Попытки № 5» для «ВИА Гры», богом солнца, священным истуканом на берегу Днепра. Вершителем румянощеких судеб, мечтательно обдумывающих возможность попасть к этому человеку, при куриных вложениях гарантирующему львиные доходы.

Но не для того братья пришли в этот мир.

Они пришли в мир пластиковых звезд, принеся с собой вкус и запах реальности, которая преимущественно свинцовая, то есть малоприятная.

Костя пишет, не стесняясь заглядывать на территорию коллективного бессознательного (взять хоть «Параллельные миры»).

Его брат, судя по последнему нашему с ним застолью, на этой территории живет.

Один анахорет, другой – эпикуреец с намеком на раблезианство, конек коего, при всех невзгодах, – вкус к жизни, проявляющийся даже в чтении «Нашей Версии».

Когда Вы проснулись и поняли, что Вы известны, знамениты, востребованы?

Когда оглянулся по сторонам.

Тогда же отчетливо понимал, что буду клоуном, но карьеристом – никогда. И богатым – никогда.

Вот вам и доказательство теории, что музыка, превосходящая жизнь, включая поп-музыку, должна и может создаваться людьми не от мира сего.

А от того мира, где парень любит девушку и женится на ней, где голоса у людей сладкие, где нет корриды, где собеседники умны, где длинная дорога приводит к дому, а в доме хрустальный перезвон.

Костя Меладзе в знак благодарности за теплые слова в адрес его брата:

«Спасибо, талантливый Гарри, когда-нибудь будут снимать фильм про жизнь того, кто создал в этой стране журналистику 21 века (О. К.). И если они не возьмут у меня интервью по этому поводу, я их маму…»

Матвиенко. С нашего двора

Когда у Рыжего (Андрея Григорьева-Аполлонова, далее АГА) угас отец, я плакал с ним. Будучи в другом городе.

Когда угас мой папа, АГА плакал со мной. В трубку телефонную.

Клянусь богами, если при мне вы хоть колкость отпустите в адрес этого парня, вам пиздец, я порешу вас.

И уж если такой жуир, фат и щеголь, как АГА, признается такому питекантропу, как я, что Матвиенко, спускающий подопечным все, окромя свинячества, кроме низостей, сыграл в его жизни решающую роль (то же, верно, касается Кирилла Андреева и Олега Яковлева), чего говорить обо мне, под его мелодику совершившем, может быть, самые значительные свои поступки.

Я так часто склоняю имена АГА и ИМ, что определенно добился катастрофически землистого цвета рож у их супостатов и оппонентов, копиистов и эпигонов (строго рассуждая, и у своих, у меня их тоже легион, что саранчи).

В день своего полтинника ИМ едва держался, чтоб не расплакаться. Были все. Даже Эрнст. Чего уж, даже я, до сорока лет неважно внимавший богу, а после внявший Его просьбам о дружбе.

Его лучшие песни великолепны, как мой слог, как вид с высоты ледника, как улыбка моего сына Даньки, как толстый кошелек, как игра хоккеиста Ковальчука, как «Доширак» в голодуху, как манеры Клинта Иствуда.

Перечитайте текст про хорошего человека.

Мы стоим на набережной, я говорю витиеватый комплимент, он – глаза в сторону, потерянная, робкая улыбка – внимает, я звонко завершаю осанну, он протяжно: «Да ла-а-дно!»; и в этом «да ла-а-дно!» весь Игорь Матвиенко, живой – уже легендарный, чего там! – ответ на полемику, есть ли у нас качественная поп-музыка. Многоречивость в данном случае неуместна, отвечаю: есть, я знаю ее много лет, на набережной однажды предо мной стояла.

Потом зарядил частый дождь, и я стал атаковать маэстро дурацкими вопросами известного толка: мол, какова она, природа сочинения, вот, например, густой дождик в сию секунду не навевает мотивчик?

А надо знать, что ничем так нельзя смутить ИМ, как допросом на тему «алхимия творчества». Спросишь его, бывало, как писались «Тучи» – и наблюдаешь физиономическое ухудшение.

Мы прозевали момент, когда главной музыкой в стране стала музычка для невротичных сентиментальных бандитов. И эти адепты и апологеты шансона будут утверждать без тени смущения, что их короли Трофим и Стас Михайлов поют не ради гонорара, а ради ответов на проклятые вопросы.