Я. Книга-месть

В исходе прошлого века и на заре своей карьеры я был соведущим безумной, как сейчас написали бы, сияющей параноидальным волшебством программы «Партийная зона» на частном, а посему в известном смысле восхитительно безумном «ТВ-6». Программа выходила в ночь на понедельник, в ней зарождался обманчиво легкий стиль общения со знаменитостями. Теперь понимаю, что многое выглядело нелепо и за такое амикошонство надо было сечь нас, а не поощрять. Тогда – не понимал и в эту веселую клоаку заманивал душевных гостей; ибо именно я отвечал за знаменитостей.

Они же, столпы, были как-то тяжелы на подъем, не очень-то рвались в ночное да к оголтелому Кушу. Толкунова приехала. Со стороны казалось, что угодила она на наш шабаш случайно: она нам представлялась инопланетянкой, мы – ей. Но нет, не случайно. Она была жадной до нового: призналась мне, что нуждается в подпитке, что находит по-своему интересными наши лица (я бы выразился – рожи).

Выглядела она шикарно. Улыбка – вот чем она брала. Открыточно красивая и предельно искренняя. Я-то эту улыбку видел и был ею согрет.

Даже тогда, когда прямого эфира, будь он проклят, на нее не хватило, а я, пригласивший ее, даром что без вины виноватый, чувствовал себя совершеннейшим уродом, – даже тогда она была неожиданно благостной. Я опустил очи долу и чего-то мямлил, опустошенный кромешным стыдом, а Толкунова знай себе повторяет: для меня это новые впечатления, спасибо, Отар. Годы спустя я узнал, что дело было не в лимите, а в том, что наверху после нашего с ней интервью какой-то идиот решил, что Толкунова с песнями своими «не вписывается» – уже зарождалось отвратное понятие «неформат»! – и позвонил продюсерам программы. А те, зная мой безнадежно конфликтный нрав, солгали мне: «В следующий раз».

Вы любите, когда Вас жалеют? Самая Ваша большая потеря?

Уверяю вас, жалость не унижает.

Потеря – мама и папа.

Из неодушевленных – утрата способности незашоренно мыслить.

А я так хотел, чтоб Она спела! С этой внушающей надежду на лучшее улыбкой, знаменитым голосом любую из песен на простые стихи и мелодию, в которой красота негромко-неброско намекает, что жизнь бесконечна…Великая русская певица пришла в мою жизнь, успела улыбнуться на всю мою оставшуюся, а в дверях сказала: ну и шут с ним, а песни мои дома послушай. Сижу, слушаю, улыбаюсь.

Глава, в которой немного о спорте и одном хулиганском поступке

В преддверии ЧМ-10

Теологии я предпочитаю метафизику. Понимаете, в Игре обмана вины нет, и она никогда не бывает скучной, что делает ее похожей на антологию Фрэнка Синатры, на рассвет в горах, на первый поход в цирк, на дачные посиделки с теми, кого любишь, на утренние улыбки моих детей.

Игра (если это не игра в Мариборе) укажет путь, наставит на него, не пнет лежачего, но вдохновит его великостью цели в конце пути.

Клинт Иствуд, человек, который так вкусно и стильно состарился, что самому хочется расплеваться с пустоголовой молодостью, снял фильм про Нельсона Манделу и про Игру.

Известно, что Вы выбежали на футбольное поле на ЕВРО-2004! Зачем?

Это был безупречный акт патриотизма. Я не выебывался, я просто хотел дать в морду судье. И дал.

94-й год, ЮАР, Кубок мира. Простой и величавый Мандела, 30 лет оттрубивший в камере-одиночке за то, что хотел, чтобы все люди любили друг друга или по крайности уважали, – президент страны, с оханьем-аханьем выбирающейся из путаных зарослей практической ненависти и возвращающейся к столь любезной Манделе пронизанной любовью и уважением живой жизни. Черное население ненавидит свою сборную, как символ прошлого с апартеидом во главе; ненавидит, как мы ненавидели свою после Словении, но то была ненависть иного разбора, к безжизненным личинкам, не ведающим стыда, а тут на кону – Игра, способная объединить страну, чужака заделать своим и своим заделаться чужаком, и Мандела, как сейчас считаю, напутствует сборную, чтоб истово билась та за покореженную свою, но великую родину, которую полили кровью, а надо бы слезами радости, у которой отобрали все, кроме достоинства, а Игра, кроме всего прочего, учит, что достоинство выше мести, выше вообще всего, даже, страшно вымолвить, российского «Кодекса чести», не соблюдаемого никем, кроме, конечно, Дика Адвоката.

Вот про такую невыносимую банальность толковал Мандела с капитаном сборной, которого сыграл американец Мэтт Дэймон, человек с лицом резко помолодевшего Анюкова, если бы еще Анюков устранил угрюмую обреченность с физиономии.

Вот про такую невыносимую банальность снял небанальный шедевр Клинт Иствуд, первее даже меня осознавший, что есть случаи, когда пафоса не может быть слишком много, – 30 лет в тюрьме, например, или любая игра на Кубке мира, не говоря уж про Победу.

Не знаю, как сказать об этом, кроме как сказать напрямик, без пышных выражений: последние пятнадцать минут фильма, самые напряженные, я просидел с влажными глазами.