Я. Книга-месть

Большой режиссер и хороший человек Сергей Соловьев, чьи мемуары в том числе сподвигли на написание книги, тоже считал меня морской свинкой с рудиментарными когтями.

Перед лицом такой несокрушимой убежденности у меня достало нахальства опрокинуть такое лестное суждение посредством… доказательства, что я и реценцир киношную могу соорудить, да еще и на знаковый для самого Соловьева и для наших палестин фильм. Знаковый, потому что оказался пугающе проницательным.

Ваше сиятельство, молвил я, я отпишу такое эссе про «АССУ» – ахнете, за сердце схватитесь, поедете по миру утверждать, что ОК суть гений, а не остолоп, как утверждали прежде.

Я способен старинную бронзу отреставрировать, не то что крепкую рецензию написать!

За столом, где я толкал эту речугу, нарастал смех. Маэстро стукнул по столу, смех прекратился, говорит, напиши. Удивишь хоть строчкой – пятьсот ЕВРОпейских твои! Нет – буду обзывать двуногим кротом.

…Славно я погулял на соловьевские евро!

Та самая рецензия

На просторах зимней Ялты встретишь ты свою любовь. На просторах зимней Ялты ты убьешь свою любовь.

Зимняя Ялта придумана для девических вздохов, для тяжелого похмелья на скамейке на дамбе под аккомпанемент цинических шуток о тщете надежд, для схватки Бананана с суровым папиком Крымовым.

Бледность завладела лицом моим, когда в 89-м я с присными своими и с тяжеленной головой вышел на ялтинскую набережную в шесть утра – от лепоты. Клянусь вам, тогда случилась сначала секунда, когда я понял, как жить дальше, а потом истерика – от отчетливого сознания, что жить так, как осенило, я не смогу. Не Бананан потому что.

Битва старого и нового под песни о причудливом устройстве мира; вы не участвовали в такой? У вас все впереди.

«Асса» не фильм, но фестиваль. Осанна манерному инакомыслию; русскому року, который в эмбрионе был обаятельным, потому что нищим; граду золотому, где разлита любовь, где, сделав шаг, попадаешь в параллельное измерение; где смерть не смерть, а перекур; Татьяна Друбич, чьему личику есть перевод Блока на русский язык, а Северянина – на грузинский.

Как Вы относитесь к Российской киноиндустрии, и не стала ли она похожа на американскую «фабрику грез»?

Отношусь плохо. И не станет никогда. Это два разрозненных мира, как физика и лирика. Спросите у Бекмамбетова.

Манерность Соловьева здесь уместна. Сны № 1 и № 2 сняты так, будто человек расширял сознание долгие годы членством в андеграунде, чья китчевость посыпана блестками так густо, что понятно, почему он обречен на обожание и ненависть разом.

Мочалкин блюз, башаровская гиль, фамилия Эйдельман как обухом по голове, понты расхристанных баболюбов, между делом ругающих советский бедлам, и вечный Цой как саундтрек к новой субкультуре, где папики проиграют, потому что не знают, калеки, что такое забриски-пойнт.

Соловьев и Цой

Лирический режиссер Сергей Соловьев, вспоминая о преобразившем все его бытие знакомстве с Виктором Цоем, в конце монолога с горечью выдохнул: «С тех пор что-то произошло с художественной генетикой нации».