Я Колбасника убил

Я попробовал улыбнуться, чтобы показать ему, как сильно интересуюсь старинными кинжалами. На самом деле, меня интересовало другое: пырнет он меня сейчас или позже. Я вдруг ясно себе представил, что вот прямо через минуту или две он возьмёт меня и пырнёт, и я упаду, и буду умирать в страшных муках. Кричать я, конечно, не стану – что толку кричать, когда ты смертельно ранен? Я буду умирать красиво, от рук рецидивиста, а потом меня похоронят на кладбище и на могиле напишут:

«Здесь покоится Олежек,

храбрый человек,

любящий сын и племянник».

– Подойди, пацан, – вкрадчиво сказал Таракан и вынул кинжал из ножен.

Вот теперь он меня и прикончит. Чик – и нет Олежека.

– Иди, – Коробка ткнул меня кулаком в спину.

Я подошёл к Таракану, колени у меня не гнулись.

– Отец есть?

Я помотал головой.

– На фронте убило?

Я пожал плечами.

– Безотцовщина, значит, – одобрительно кивнул Таракан и сплюнул мне под ноги. – А у меня ни отца, ни мамки, из беспризорников я. Меня советская власть воспитала. Ты с мамкой что ли живёшь?

– С мамой, бабушкой, тётей и братом, – выложил я.

– Погоди ты, не части, – Таракан поморщился. – Жрать хочешь?

Вообще, я хотел. Но на всякий случай опять помотал головой.

– А я хочу. Всё время хочу, круглые сутки. Чего бы сожрать? – Таракан задумчиво огляделся по сторонам. Но ничего более-менее съедобного поблизости не росло – ни груш, ни ранеток. – Может, тебя сожрём? А, Коробка? Сожрём твоего другана?

Коробка захохотал, а я сказал:

– Я пойду. А то меня старший брат уже ищет. До свидания.

И попятился назад.

– Стоять, – сказал Таракан, и я сразу остановился.

– Ладно. Я пошутил. Шутки у меня такие дурацкие. Ну-ка, задери рубаху!

– Зачем? – не понял я.

– Задери, говорю, – угрюмо повторил Таракан и сунул кинжал обратно в ножны.

Тогда я задрал. Таракан придирчиво осмотрел мои торчащие рёбра, ткнул в живот. Потом сказал:

– Ладно, пойдёт. В нашем деле что главное? Дистрофическая конституция!

Я не понял, что он имеет в виду. Но всё равно обрадовался. Кажется, меня приняли в шайку! Или ещё нет?

Атас!

В общем, стать членом уголовной шайки вора-рецидивиста Сашки Лукина – так звали Таракана – оказалось делом пустяковым. Легче лёгкого оказалось! Таракан был не слишком разборчив – брал всех подряд. Даже кандидатуру Коробкиного младшего брата Вовки одобрил, ему пять лет. Коробкина мать всегда Вовку на Коробку оставляла, ну вот.

А занимались они, то есть мы, интересными делами! Играли в карты, в буру и в очко[14] на «чугунную жопу». Ставили проигравшего на карачки, двое сзади держали третьего – за руки и за ноги – а потом раскачивали его и со всего маху били тебя по заднице. Больно было – я почему-то всё время проигрывал.

Курили папиросы «Дели» – из огромной бумажной пачки на сто штук. Продавали воду – «на рубль досыта». На колонке набирали, вёдра на коромысло вешали и на базар.

Стояли на васаре, пока Таракан промышлял. Таскали с огородов всё, что плохо лежит: картошку, ранетки, капусту.

Околачивались на барахолке.

Там разным торговали – старушки в шляпах, из бывших[15], прямо на земле своё барахло раскладывали: ботинки, книжки, воротники. Ворованное шло из-под полы у всяких типчиков. Приблатнённые морячки из дивизии Рокоссовского сбывали поштучно «Дели», а “самовары” – люди без рук и ног – клянчили еду. Урки, воры, щипачи, увечные, дамочки, фронтовики – нравился мне базарный люд! Своей пестротой и весельем. Более разношёрстной публики я нигде больше не видел. А ещё там всё время играла музыка и кто-нибудь пел. Беспризорники и гастролёры дневали на барахолке и ночевали. А мы – простые ребята со Свердлова – промышляли на ней, чем могли.

Были тут граждане и другого сорта – в добротных пальто с каракулевыми воротниками и в бурках – фетровых сапогах. Под руку с ними шли красивые женщины в чернобурках и шляпках с вуалью. То были снабженцы, тыловики – военные, которые никогда не воевали. Они были хозяевами в нашем городе, у них всё было и от них всё зависело. В том числе, и моя жизнь.

А промысел наш был таков. Мы воровали жмых[16] на мясокомбинате, а потом шли на стройку к расконвоированным чеченцам и эстонцам. Сосланные строили благоустроенное жилье для эвакуированных специалистов. Жили впроголодь. Вот мы и выменивали у них жмых на ножички и другое самодельное барахло. А уж его выгодно толкали приличным гражданам. На вырученные деньги мы тут же покупали у тыловиков еду.

Один раз иду по барахолке с ведром, ору:

– Кому напиться?! На рубль досыта!

Гляжу, сидит на земле пьяный матросик-“самовар” и поёт плаксиво:

– Напрасно старушка ждёт сына домой!

Пожалел я его, зачерпнул воды и протягиваю кружку. В тот день жарко было невмоготу.

– Спасибо, малой, – говорит матросик. – Дай тебе Бог здоровья.

Вдруг слышим:

– Шухер! Атас! Легавые!