Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я

В мыслях мы уже видели наш Запад, пусть раздираемый кризисом, пусть омраченный тяжелой потерей и заботами. Каюты третьего класса нашего парохода, обслуживающего портовые города Черного моря, мне показались просто роскошью. А базары Трапезунда[260], набитые всевозможными товарами, предстали волшебной пещерой Али-Бабы. Наше морское путешествие проходило в окружении красоты, с остановками в Константинополе и Афинах, которых я никогда не видел. Путешествие близилось к концу, и я уже предчувствовал, что меня встретят новые беды. Я не сомневался, что, как только сойду на берег во Франции, меня ждет другое путешествие, которое Селин[261] назвал «путешествием на край ночи», очень подходящее для моей дальнейшей судьбы.

Знаменосцы сводного отряда пловцов на физкультурном параде, 1930-е годы

По чужим домам

В Марселе меня ожидала телеграмма. Мой компаньон сообщал, что он, в свою очередь, разорен. Что делать? Какое принять решение? Моя семья не могла больше платить за квартиру в Париже и перебралась в Нормандию. Я остался один и начал понимать, что такое жизнь. Я впервые покинул дом, где считал себя «дома», гостиница была не по карману, и я начал искать пристанища у чужих людей. Хозяева всегда были любезны и гостеприимны. Я надеялся, что моя персона, которую старался сделать как можно более скромной и незаметной, не слишком обременяла друзей, кто по очереди давал мне приют, не подозревая, что я часто возвращался вечером без обеда.

Я занялся распродажей картин из галереи. Это было труднейшее дело в то время, когда все были в панике. Картины, которые теперь стоят миллионы, с трудом продавались за тысячи франков. За исключением старых меценатов или любителей, таких как виконт и виконтесса де Ноай или месье Дэвид Уэйл, никто картины не покупал, и торговцы были вынуждены продавать и покупать произведения искусства друг у друга, а цены все падали. День, когда потери не были ужасными, считался днем большой удачи. Мы расстались с компаньоном Жаком Бонжаном, и я стал участвовать в делах Пьера Коля, тоже пострадавшего от кризиса. Шагая от убытков до ареста на имущество, мы продолжали организовывать выставки сюрреалистов или абстракционистов, что распугало последних любителей.

Всеобщий кризис углублялся, а мне было необходимо помогать семье, которая становилась все беднее. Ситуация казалась безвыходной не только мне, но целому поколению. Сегодня я понимаю, что общее несчастье, разделенное со многими друзьями того же возраста и тех же вкусов, делало наше отчаяние вопреки всему менее невыносимым. Сколько раз, устав ждать в магазине прихода маловероятных клиентов, я убегал на несколько часов к Марселю Эррану в гостиницу «Рошамбо». Кредит здесь, как и в гостинице «Вуйемон» на улице Буасси-д’Англа, управляемой очаровательной Делль Донн, был неисчерпаем! А что делать?! Некоторые из нас решили, что бы ни случилось, никогда ничего не платить. Морис Сакс, который первым разбогател и разорился раньше всех, разработал новые правила выживания в стане отчаяния.

От «Быка на крыше» до маленьких объявлений

Наша опустевшая галерея в конце концов закрыла свои витрины и двери. Поскольку изредка нужно было есть и пить, добрый Мойзес, хозяин «Быка на крыше», часто по вечерам собирал своих старых клиентов, какими мы теперь стали и чей блеск прежних времен он помнил. Но его заведение также затронул кризис, и оно отступило с улицы Буасси-д’Англа в старое, наполовину разрушенное здание на улице Пентьевр. Сократив свои расходы, Мойзес сумел сохранить лоск нашему любезному «Быку», а его богатые клиенты, благодаря которым он продолжал существовать, не подозревали, что это не только место встречи самых изысканных людей мира, но и приют для бедняков.

В конце концов я присоединился к моему другу Бонгарду (который позже встретит меня в Нью-Йорке) и поселился в одной из двух жалких мансард, где он жил со своей любовницей. В этом доме, обреченном на слом, все протекало и убегало: крыша, вода, электричество и еще в большей степени – деньги. А в прежние славные времена он даже служил приютом Франклину. Но все равно, ничто не может помешать молодежи быть легкомысленной и развлекаться. Менее обездоленные, кто по чудесной случайности получал небольшие деньги, спешили поделиться с нами. И ночью, с помощью нескольких бутылок вина, пианино и патефона, мы разгоняли заботы всевозможными безумствами. Шарада в костюмах была возведена в правило. Я и теперь вижу нас – Бонгарда, его друга и меня, переодетых в черт знает кого, пробирающихся короткими перебежками от ворот к воротам, чтобы добраться пешком, оставаясь незаметными, и попасть на какой-нибудь костюмированный бал. Это все равно как танцевать на вулкане, чье извержение неизбежно.

Пальто от Шарлотты Апперт, 1930