Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я

В гримерной без конца звонит телефон. Мадам Маргарита требует от мастерских отсутствующие модели. И так всегда с тех пор, как я открыл Дом. Каждый сезон я стараюсь добиться того, чтобы вечером накануне показа все модели были принесены из мастерских и повешены в гардероб. Тщетно, и я прекрасно понимаю, что не добьюсь этого никогда. Портнихи с большим трудом расстаются со своими дорогими детьми, которых лелеяли и ласкали, и оттягивают этот момент до последней минуты. Накануне вечером они оставили их на вешалках в тишине и безлюдье мастерской. Там они еще принадлежат им, а внизу им кажется, что их детей похитили.

Я это понимаю как никто. Так же как и они, я всегда испытываю сожаление и беспокойство, когда думаю о судьбе своих платьев, в которые вложил столько заботы и любви. Сегодня они расцветут под огнями прожекторов. С этого вечера они будут брошены неизвестно куда, неизвестно как, забытые, может быть, даже затоптанные. Я смотрю на этот спектакль, бессильный и огорченный. За исключением редчайших показов, я никогда не пытаюсь увидеть свои коллекции после их представления на публике. Я боюсь встречи с дорогими моему сердцу образами после соприкосновения их с жизнью, публикой, продавцами. Они повзрослели далеко от меня.

Пора, дефиле начинается

После большого салона, в свою очередь, заполняется лестница. На ней тесно набились зрители, вплоть до последней ступеньки, откуда, вытянув шею, можно увидеть верхушку шляпы, если она на Виктории, и все лицо, если это другая девушка. Сверху, наклонившись, можно различить сквозь кованую решетку и весь силуэт, если ты занимаешь первую треть ступеней.

Если сидишь внизу, то видишь нижнюю часть вечернего платья, а в худшем случае – туфли манекенщицы. Эти места на лестнице удивительно вместительны. За полчаса до начала показа на каждой ступеньке спокойно размещаются двое, сидя бок о бок; через двадцать минут ступени исчезают под волной новых зрителей.

Коктейльное платье с треном от Диора, 1955

Теперь лестница напоминает тяжело нагруженную лодку, готовую к отплытию. Здесь также пристраиваются некоторые привилегированные сотрудники Дома: одни садятся на стульях на первой площадке, другие – в амбразурах окон, а последние – где придется. На самом верху – целый рой учениц в белых халатах, на мгновение улизнувших от наблюдения своих мастериц.

Десять часов двадцать пять минут.

Я прошу спросить у мадам Раймонды, как дела в зале. Я хочу знать, приехали или нет, наконец, наиболее важные гости, без которых нельзя давать сигнал начала показа – три удара. Да, они прибыли. На мгновение все замолкают – «ангел пролетел». Один миг – и девушки готовы. Полные нетерпения, они выстраиваются в боевом порядке в узком коридоре, который ведет в первый салон. Все взволнованны, и я уверен, что публика тоже. Никто не знает, что произойдет. Легкий шум – это мадам Раймонда дает знать первой манекенщице, что она может выходить. Затаившись за занавесом, я отдаю себя в руки Провидения.

Я открываю свои платья

Именно в этот момент, когда манекенщица надела модель и идет на подиум, освещенная светом прожекторов, я могу – в первый и в последний раз – увидеть свои платья самым лучшим образом. Как бы я ни устал, этот миг – всегда мгновение счастья. Никогда и сама манекенщица, и платье не кажутся мне более привлекательными. Судьба модели все еще таинственна, но я уже вознагражден за свои муки и беспокойство, наблюдая, как на моих глазах оживает моя мечта. Откуда возникает успех? Я не могу этого предвидеть. Найдем ли мы его там, где ждем – на пути смелости и подлинной новизны? Или же, напротив, публика не примет те модели, что мне всего дороже, и станет аплодировать другим? А вдруг она останется равнодушной? Это будет катастрофа, это без конца снится мне по ночам.

Эта ужасная и замечательная публика

Она уже в зале, внимательная, любопытная, готовая восхищаться и разочаровываться. Кто-то встал, чтобы привлечь внимание друга, замеченного на другом конце зала. Опоздавшие требуют программку. Угощают друг друга конфетами. Девушка обходит ряды, предлагая зрителям веера. Вспыхивают сигареты. Когда выходит первая манекенщица, все уже уселись как по волшебству, и устанавливается мертвая тишина. Стоя у двери, ведущая называет модель и повторяет ее номер по-английски:

– Номер четырнадцатый – «Шотландия». Fourteen.

Русская манекенщица Алла Ильчун в платье в стиле new look, Париж, 1955. Фото – Майк де Дюльмен

Манекенщица совершает свой проход, делает поворот, преодолевает узкое пространство между стульями и уходит. Как только она приближается ко второму салону, другая помощница выкрикивает:

– Номер четырнадцать – «Шотландия». Fourteen.

В третий раз доносится уже с площадки:

– Номер четырнадцатый – «Шотландия». Fourteen.

За серым занавесом мы все настороже, и первые двадцать минут обычно проходят в тишине, полной беспокойства и надежды.