— Я огорчен, Далхан. Я думал, что тебе хватит мужества признаться, но ты оказался такой же трусливый, как и твой твареныш.
— Я… я…
Старик заикался, пытаясь что-то мне возразить, но слова упрямо не шли ему на ум. Я отвернулся от него, передав бесчувственную девушку на руки ближайшему марионетке. Нежно проведя пальцами по щеке Вики, я мысленно попрощался с ней и просил прощения за все то, что ей пришлось пережить из-за меня. А потом я бросил на Далхана такой взгляд, что он распластался передо мной, мерзко скуля и подвывая, словно провинившаяся собака перед строгим хозяином.
Что может быть ничтожней стоящего перед тобой на коленях дрожащего человека? Только человек, рыдающий и молящий о пощаде.
— Ты хочешь, чтобы твоя семья осталась жить, Далхан?
Мой вопрос породил такую бурю надежды и почти яростного счастья, что этот выброс аж сбил меня с мыслей. Старик снова решился поднять на меня свои влажные глаза, полные веры и отчаянья.
— Да! Да! Молю! Убей меня, они ни в чем не виноваты перед тобой!
— А в чем была виновата перед тобой Вика?
Мужчина замер с открытым ртом, а по его щекам вновь покатились слезы. Не знаю, о чем он именно сейчас думал, но одно я мог сказать точно, он искренне жалел обо всем, что совершил. Но жалел не потому что он совершил ужасный поступок, похищая и мучая ни в чем неповинную девушку, а потому что его действия подставили под удар его родных. Будь у него шанс, он бы спрятал их получше, но и только. Сожалений по поводу причиненных совершенно незнакомому человеку страданий он не испытывал. По крайней мере, я не сумел уловить даже мельчайших отголосков этого.
— Что ты замолчал, Далхан? — Я склонился над ним, выпуская щупальца Силы, каждое прикосновение которых заставляло его вздрагивать и хлюпать носом, как испуганного ребенка.
— Я… не хотел этого…
— Ты снова врешь мне. — Покачал я головой. — Разве ты еще не понял, что от меня тебе не удастся ничего скрыть?
— Т… ты убил моего сына! — Вскричал старик, теряя на короткое время даже видимость рассудка. — ЧТО Я ДОЛЖЕН БЫЛ, ПО-ТВОЕМУ, ДЕЛАТЬ?!
— Любить оставшихся двух и стараться воспитать их лучше, чем ты воспитал старшего.
— Пожалуйста, — при упоминании его оставшихся детей, Далхан снова поник и расплакался, — только не причиняй им вреда! Я отвечу за все, что сделал. Только я, прошу!
— Ты хочешь за все ответить?
— Да!
— И ты готов ради этого на все?
— Да!!
— На что угодно, лишь бы твоя семья еще задержалась на этом свете?
— ДА!!!
— Это прекрасно, Далхан. Тогда не будем терять времени.
Путь до дома Мержоева, где сидели его жена, дети и пятерка захваченных товарищей, занял много времени. Мы возвращались кружным окольным путем, чтобы ненароком не налететь на военные заслоны. Один раз даже пришлось пускать легионеров в атаку, чтобы те разгромили блокпост, который преграждал нам путь. И моя армия пополнилась семью кадровыми военными, которые быстро заменили некоторых сержантов-марионеток в иерархии легиона мертвых.
Но вот, наконец, мы прибыли на место. К моему величайшему облегчению, контроль за оставшимися вне досягаемости мертвецами возвращался по мере моего приближения. Пока мы ехали сюда, группа покойников параллельным курсом неслась в Москву, чтобы доставить Викторию в больницу. Ну или сдать на руки отцу, там уже как пойдет. Бедняжка нуждалась в квалифицированной медицинской помощи, так что я не посмел тянуть время. Лишь бы только хватило длины поводка…
По приезду в неказистое убежище семьи Мержоевых, я сразу обратил пятерку боевиков в марионеток. Они тоже быстро заняли подобающие места в легионе, заместив менее опытных сержантов. И теперь можно было заняться и Далханом…
Я вошел в комнату, где старик смиренно сидел, чуть ли не медитируя. Он удивительно быстро оправился от потрясений и страха, пережитых во время атаки на его подельников, которых он называл не иначе как «Братья», и теперь передо мной снова сидел опасный и настороженный хищник. От броска на меня его удерживало только лишь то, что в моих руках оказались его жена и дети.
— Пришло время спасать семью, Далхан.
С этими словами я протянул ему моток толстой медной проволоки, скрученной вокруг обычного деревянного сучка. Старик недоуменно поднял на меня взгляд и взял проволоку на автомате.
— Что ты хочешь от меня?
— Не догадался? Я хочу, чтобы ты повесился.
В наступившей тишине было слышно как шуршат мыши под полом, а Далхан все колебался.
— Я… не могу сделать этого! — Мержоев эмоционально вскинулся, затравленно глядя на меня. — Интихар запрещен Кораном, это страшный грех для правоверного!
— Похищать и пытать девушек, я полагаю, — ядовито заметил я, — для правоверного не грех?
— Это… я… нет, послушай! Я понимаю, ты мой враг, и ты желаешь мне только зла, но так нельзя поступать! Всегда должно быть место милосердию.
— Милосердию?! — Мои брови взлетели вверх настолько, что кожа на лбу собралась в складки. — Где было твое милосердие, тварь, когда ты со своим дружком пытал Викторию и выколол ей глаз? Где, я тебя спрашиваю?!