Я, Легионер

Я подумал, что мне послышалось. Еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Что это за ребенок, сидел бы он лучше дома с мамой. Как он здесь оказался? Он начал рассказывать о Сибири, о том, как ходил в школу, мать давала ему два раскаленных камня, чтобы греть руки. Он ходил по пять километров в день в школу и обратно. Его отца уволили из российской армии, потому что после перестройки положение ухудшилось, и бывший сержант Советской армии отправил сына искать счастья в Иностранном легионе. Мальчик стал самым молодым в составе эскадрона легионеров, и с тех пор как он прибыл, он всегда ждал, когда настанет время поесть. Он был единственным, кто не хотел никуда выходить по выходным и вызывался дежурным в столовую, даже по воскресеньям. Легион стал его матерью. Хотя Сергеев был хорошим спортсменом, я все ломал голову, как этот ребенок прошел через все испытания в Обани.

Мы все устали за ночь и менялись каждый час. Солнце взошло и скоро стало нас жечь. Пришла очередь Сергеева занять пост на взлетно-посадочной полосе, откуда мы должны были информировать о прибывающих самолетах. Остальные берегли силы в комнате с кондиционером, где мы уселись вокруг младшего сержанта. Хант давал нам последние указания.

— Attention. Я не хочу, fucking, проблем с гражданскими лицами. Я знаю, вы в последнее время не видели девушек, но я не хочу слышать о ваших романах с кем-то из прибывших, ясно?

— Ладно, шеф, по вопросу с гражданскими лицами ясно, а с местными нельзя? — спросил Семеняк с улыбкой.

— Слушай, fucking, Семеняк, мы все еще находимся в состоянии боевой готовности, и придется тебе воздерживаться, пока не вернемся в Чад, так что на данный момент можешь использовать руки. Ты можешь менять их, чтобы интересней было, раз левой, раз правой. Вот там сортир, я даю десять минут, потом встаешь на пост на два часа. Go!

Больше никто не подшучивал над младшим сержантом, но перед тем как Семеняк пошел сменить Сергеева, ребенок связался с Хантом по радио:

— Браво, Браво, здесь Чарли.

— Браво, слушает, — ответил пораженный Хант.

— Браво, Браво, здесь Чарли, самолет прибывает.

— Чарли, здесь Браво, опиши самолет.

— Браво, Чарли здесь, самолет военный, высоко летит.

— Fucking, русский, ничего не понимает, — Хант повернулся к нам. — Семеняк! Go! Go! Смени этого мудака и назови мне модель самолета!

Менее чем за минуту Семеняк подтвердил, что это TRANZAL и, вероятно, прибывают беженцы. Младший сержант наказал Сергеева типичными изматывающими отжиманиями, а мы все построились на взлетно-посадочной полосе, где уже приземлился самолет.

Я видел испуганные лица людей, которым мы помогали выйти. Все молчали и были погружены в свои мысли. Мы с Иллером вошли в самолет, вынести пожилую монахиню, которая хотя и лежала на носилках, смеялась и, казалось, была меньше всех обеспокоена. Она нас благословляла, пока мы ее несли. Иллер начал улыбаться ей и вежливо разговаривать.

— Эй, приятель, я не хочу неприятностей, — в шутку упрекнул его я. — Ты слышал, что сказал младший сержант, никаких романов?

Иллер виновато улыбнулся, и монахиня рассмеялась.

— Крутые вы, ребята, такой комплимент я не имела удовольствия получать за последние девяносто лет.

— Добро пожаловать в Иностранный легион, уважаемая госпожа, — Иллер оставался кавалером.

Иллер был известен в нашем взводе своими сексуальными похождениями. В Оранже он часто ночевал в карцере, потому что из-за забав в постели с девушками опаздывал на проверки. Старшина Кормье каждый раз, прежде чем решить, на сколько дней засадить Иллера, спрашивал: «По крайней мере, красивой она была, Иллер?» И француз всегда подтверждал, что из-за такой женщины он готов сидеть в карцере. Обычно сержант давал ему пять дней в одиночной камере, но однажды легионер-ловелас признался, что вечером был очень пьян и на следующее утро испугался огромных размеров тела девушки, возле которой проснулся. В тот день Кормье послал бабника в одиночную камеру на две недели, говоря: «Промах, парень, подумай о том, что будешь делать дальше!» С тех пор Иллер утихомирился, но Хант не случайно предупредил нас, чтобы мы были осторожны с гражданскими лицами и избегали близости с ними. Даже монахини должны были держаться подальше от такого солдата, как мой компаньон. Второй взвод отвез монахинь из аэропорта в казарму, и «опасность» миновала Иллера. Мы вернулись на полосу и продолжали встречать гражданских лиц.

Из второго самолета мы вынесли носилки, на которых лежала раненая черная девочка. Какой-то дипломат обязался привезти ее и ее брата. Мы узнали, что они спаслись чудом, так как попали в перестрелку, и легион спас их вместе с несколькими семьями французских граждан. На протяжении всего дня мы встречали и сопровождали беженцев из Конго. Мы уже встретили шестой рейс, когда нас сменил Второй взвод, который взялся охранять полосу в течение ночи.