Я люблю дышать и только

Я понимала, что все наше нахальное и «бодрое» поведение лишь результат безумного страха. Мы так, в нашем «Останкино» привыкли выражать скорбь и боязнь. Я отключилась от дальнейшей болтовни моих знакомых и стала думать, как я буду реагировать там, в банкетном зале. Если я ее не узнаю? Как я могу ее не признать? Мы же знакомы всю жизнь. Но, какой-то странный секрет сокрыт за дверьми самого большого зала «Останкино».

Мы добрались до основного лестничного прохода седьмого этажа. Теперь еще столько же вдоль самого этажа, но хоть по прямой.

– Она сильно изуродована? – Тихо и со страхом поинтересовалась я у следователя.

– В том-то и дело, что она совсем не покалечена. Первый человек, который ее увидел, почему-то сказал, что это не ОНА. – Что все это значит? – Как вы думаете?

– Я не знаю. Ответила я спутнику. На самом деле, я почти была уверена, что знаю причину её девственного вида.

Шли мы долго, словно боялись торопиться к печальной церемонии. У меня зародились интуитивные сомнения, что нам и вовсе торопиться некуда. Делиться я ими не стала.

Тёмное «Останкино» неприветливо как морг, – подумала я. Хорошо, что обычно некогда обращать на нюансы внимания.

– У вас тут не так уж уютно, в некоторых моргах и то светлее и спокойнее, – повторил мою мысль следователь.

– Оттуда выходит мало новостей, – попыталась пошутить я.

– Ошибаетесь, – капитан скривил улыбку и покачал головой. Там так иногда интересно, как с живыми быть не может. Вот, где открывается смысл жизни, – продолжал философствовать Филипп Сергеевич, так звали нашего нового знакомого.

Я с интересом посмотрела на него и подумала, что, пожалуй, Марьянка угадала, он не только внешне, но и внутренне необычен. Или я плохо знаю следователей прокуратуры. Да, я совсем их не знаю.

Я очень боялась, что из зала будет пахнуть трупным запахом. Оттуда же пахло, как всегда, вкусной едой, хорошими сигаретами и духами гостей VIP.

Филипп Сергеевич тихонько приоткрыл дверь, будто собирался спросить: – «можно ли войти». Дверь скрипнула и сама пошла на нас. Ветер дул из правого крайнего окна. Банкетный зал был один из немногих помещений, где окна в «Останкино» открывались.

Тихий скрип двери и шуршание жалюзи на окне в полной темноте зала, где только в одном углу, плохо различались фигуры копошащихся экспертов и очерченное пространство, где должно лежать тело погибшей.

Мы слышали тревожный шепот группы, приехавшей из милиции и прокуратуры.

– Мне перестает нравиться эта телевизионная программа, – Марьяна наклонилась ко мне. Ты тело то видишь? Я боюсь подходить.

– Ты же у нас столько лет занималась криминальной хроникой, – напомнила я подруге. Ты уж насмотрелась.

– Если ты помнишь, то я никогда не выезжала на место событий. Я только комментировала в студии. Честно тебе скажу, старалась не засматриваться на жмуриков.

– Дамы и вы молодой человек, – задумчиво и грустно позвал нас следователь. – Мы не можем предъявить вам для опознания тело погибшей женщины. Его нет…

– Я побежал за камерой к ребятам на шестой, – Костик крикнул уже в дверях.

– Вы куда направились? – Остановил его какой-то милицейский чин. Если я правильно различила в полутёмном зале – немаленький.

– Такой материал упускать нельзя. Даже, если он не пойдёт сегодня в эфир. Архивники нам не простят, – Костя на половину уже был за дверью и занес вторую ногу, чтобы рвануть на шестой…

– Стоять, – громко приказал оперативник. Никто отсюда не выходит и не входит сюда. Будем разбираться.

– Каким же образом? – Ядовито поинтересовалась Яна. У нас даже объекта нет.

– Вот именно, – уже не так громогласно ответил милиционер.

Филипп Сергеевич прислонился к стене и молча, наблюдал за нами – людишками, за нашими реакциями.

– Что интересно, как мы будем выкручиваться? Вы впервые имеете дело с телевизионщиками? – Я предложила ему сигарету и термос с кофе, который жил у меня в сумке всегда.

– Не хочу. Пока не стоит ничего менять в атмосфере, – он сощурил глаза и сосредоточил взгляд на месте, где предполагаемо должно было лежать тело. Кира, как вы думаете, как может исчезнуть, он замялся, неодушевленный предмет, так, чтобы никто не заметил, что его уносят, тащат. Он же тяжелый. И кому это нужно? Не похоже на шутку, – следователь пристально посмотрел на меня.

– Вы хотите, чтобы я выполнила вашу работу? У меня не получится. В отличие от Марьяны, я никогда даже не вела криминальную хронику.

– Меня интересует ваша интуиция и те сведения, которые вы изо всех сил скрываете, но сказать хотите. Вас что-то гложет. Может, чувство вины бушует? – Филипп Сергеевич взял меня под руку и увел из зала. – Нам там пока больше делать нечего.

– Осматривать следы, – я всячески оттягивала разговор, который я, чувствовала, неминуемо состоится. Самое противное и главное, я сама его хотела начать.

Из зала, как ошпаренные выскочили Яна и Марьяна, уже не сильно заботившаяся о сохранности шубки, которая волоклась за ней.

– Вы куда это? – Гневно вопрошала Марьяна. На допрос?

– На расстрел, – в пандан её, как всегда к месту заданному вопросу, ответила я.