Я люблю Лондон

Я осторожно сделала глоток и ощутила, как внутри все расслабляется. Луиза присылала мне в Нью-Йорк тонны чайных пакетиков, поэтому не знаю, что могло оказаться особым ингредиентом – кружка, местная вода или то, что я сижу на маминой кухне, разговаривая с родителями, но это оказалась лучшая чашка чая за два года.

– Допивай быстрее, не целый же день рассиживаться, – приказала мать и, запрокинув голову, залпом выпила свой обжигающий чай, совсем как Дженни мартини за пять минут до конца времени скидок[12]. – Тебе надо в туалет, или я пойду?

– А почему у нас не целый день? – не поняла я. Что происходит? Когда я дождусь красивого, трогательного воссоединения семьи? Где пирожные? Мне казалось, я могу рассчитывать хотя бы на «КитКат». Как минимум. – Почему я должна идти в туалет?

– Сегодня же суббота! – Мать вскочила, посмотрев на меня, как на сумасшедшую. – Только потому, что ты прилетела, земля не остановится. Ты пойдешь лежать или отправишься с нами?

Каждая частичка моего тела высказывалась за «полежать». Весь опыт, приобретенный за двадцать восемь лет жизни, говорил пойти наверх и поспать. Поэтому, как вы сами понимаете, я подхватила свою сумку, подождала, когда мать выйдет из туалета, и пошла за ней к дверям.

* * *

– А я и говорю Дженет – я не отрицаю тот факт, что вы здесь с полдесятого, – говорила мать, придирчиво изучив два кабачка цукини и положив более крупный из них в пакет. – Я просто говорю, что я заканчиваю в три, и у меня есть чем заняться. Почему я должна задерживаться, если она хочет уйти пораньше?

– Конечно, не должна, дорогая, – подтвердил папа, передавая ей на одобрение пакет картошки «Король Эдвард». – Нам нужен лук?

– Возьми большую луковицу, – отозвалась она. – Может, я спагетти завтра сделаю для той американки.

Оказалось, что для матери идея трогательного семейного единения означала быструю совместную пробежку по «Уэйтроузу». В субботу днем.

– Мне надо молока, – сказала я и отошла от тележки. Сделать это без разрешения было форменной самоволкой – судя по виду матери, она была готова за волосы приволочь меня в трибунал.

– У меня есть молоко, – заявила она, потрясая списком. – Зачем тебе еще?

Крутя кольцо с изумрудом на пальце, я пожала плечами:

– Посмотрю, нет ли у них чего-нибудь без лактозы. У Алекса непереносимость лактозы.

Мать и отец замерли. Папа, по-моему, чуть не заплакал.

– Это не заразно, – успокоила я. – Просто ему трудно переваривать молоко.

Мать схватилась за сердце и заметно побледнела, а отец повесил голову, видимо, представив хилых внуков с непереносимостью лактозы, неспособных принять его блестящий пас и бьющих мимо мяча.

– Врач, которая делала мне колоноскопию, сказала, что у меня тоже есть небольшая непереносимость, – сказала я, ожидая реакции. Ее не последовало. Царило молчание. Взяв список из маминой руки, я пробежала его глазами и воткнула обратно между ее большим и указательным пальцами. – Так что мы отличная пара. Пойду возьму все для пасты.

– Энджел, – произнесла мать самым добрым, даже просительным голосом. – На самом деле ты же не делала колоноскопию?

«Иногда, – подумала я, – ложь бывает во спасение».

– Делала, мам, – отозвалась я. – Даже дважды.

А меня иногда лучше не задевать.

* * *

Можно подумать, мало мне разницы во времени – колени просто подгибались, так еще и блуждание по «Уэйтроузу» в поисках консервированных томатов и спагетти отнимало последние силы. Единственное, что заставляло меня передвигать ноги, – соблазнительные «Мини-чеддерс», которые я себе пообещала. Я тащилась по проходам супермаркета, двигаясь словно по колено в патоке. Ноги гудели от усталости. Тележки, коляски и шестнадцатилетних подростков в зеленой форме, в корзинках у которых лежало по несколько готовых ланчей с фахитос «Старый Эль-Пасо», я огибала на автопилоте. Может, я все-таки не дома? Может, самолет разбился, и я оказалась в чистилище? Не знаю, как иначе объяснить свое ужасное настроение и тот факт, что здесь ничего не изменилось ни на йоту.

Здесь-то не изменилось, но я чувствовала себя на редкость паршиво. Остановившись у одного из морозильников, пораженная ценами на «Бен и Джерри», я поймала свое отражение в полированной металлической стенке. Трансатлантический перелет никого не красит. Даже совет Дженни не помог; иногда можно выпить хоть два литра воды (и всю ночь в самолете бегать в туалет) и сплошь намазаться бальзамом «Бьюти флэш», но все равно сойти с трапа с видом вернувшейся после двухнедельного отпуска с кладбищенским сторожем. Кожа выглядела ужасно, волосы казались сальными, а стойкая тушь с длительным эффектом в иных местах отсутствовала, а в других размазалась. Потому что производители косметики – лгуны. Почему бы просто не договориться, что похожие на синяки мазки серого и черного, въедающиеся в тонкие морщинки вокруг глаз, сексуальны? Что мы себе жизнь-то усложняем? Написать, что ли, об этом в «Глянце» как о тренде, обанкротив журнал еще до выхода первого номера?

– Энджел?