Я люблю тебя

Выслушав на выходе из церкви ядовитые слова от мамы, я присоединяюсь к Валентине, Серене и Чечилии, которые в своих ярких платьях кажутся постмодерновой версией Трех Марий, и мы вместе идем в Палаццо. Все время пути мне приходится, импровизируя, объяснять им мое непростительное опоздание. Я придумываю, что у меня на платье было пятно, которое пришлось застирывать в последний момент, но, похоже, мне не удалось их убедить, о чем свидетельствуют их осуждающие взгляды.

Перед зданием наша группа присоединилась к друзьям Беллотти – компании велосипедистов разных национальностей, одетых как модели, они все словно сошли с рекламы Dolce&Gabbana. Так что, пока мы попивали бокалы шампанского в ожидании молодоженов, начался вальс ухаживаний.

На свадьбах легко с кем-нибудь познакомиться. Испанец с идеальным телом пытается за мной поухаживать и то и дело подливает мне в бокал. Я слышу, как он несколько раз повторяет «que guapa!»[28], но в целом не могу понять точный смысл его слов, потому что он уже порядком поднабрался, впрочем, как и я. Если бы не свежие еще впечатления о ночи с Мартино, я бы всерьез начала подумывать об этих вылепленных мышцах под тонким хлопком рубашки. Но сегодня я не в настроении.

Наконец-то прибывают жених и невеста. Я иду навстречу Гайе, решив завоевать немного ее внимания, но нам удается только перекинуться двумя словами: отряд решительно настроенных родственников уводит ее от меня, чтобы поздравить. Она обращает ко мне смиренный взгляд, уже усталый.

Я допиваю последний глоток просекко и снова присоединяюсь к Валентине, Серене и Чечилии, которые в это время окружили моего испанца и борются за него с помощью улыбочек и соблазнительных взглядов. Ничего не поделаешь. Пусть забирают.

Наконец-то ведущий церемонии приглашает нас войти. Изнутри Палаццо выглядит королевским дворцом: ковровые дорожки из красного бархата, люстры из муранского стекла, отполированные мраморные полы и повсюду изысканные цветочные композиции в сине-белых тонах. В центре основного зала макет гондолы из плексигласа служит бюветом дорогих вин и закусок. Как обычно, пробуя что-то особенно соблазнительное или необычное, я не могу не думать о Леонардо, о страсти, которая превратила его в знаменитого шеф-повара, о ловкости и мастерстве его рук, о креативности его блюд. Еда для него была питанием в широком смысле, то есть и с эстетической точки зрения – как сфера единения души и тела.

Теперь я в состоянии оценить такую кухню, и этим я обязана именно ему. Это он открыл для меня настоящий вкус мира, зародив во мне неутолимую жажду жизни. Это он вознес меня на вершины блаженства, которое теперь никак не дается мне.

Чтобы не думать, достаю айфон из сумочки. Надеюсь, что быстрый телефонный раунд отгонит мысли о Леонардо (хотя в последнее время слова «секс», «руки», «постель», «аромат» всегда напоминают мне о нем).

– Ну-ка, послушаем, что ты можешь сказать в свое оправдание.

Это голос Гайи, в котором слышится ядовитая нотка и тяжелое осуждение, это возвращает меня к реальности. Она садится рядом и гипнотизирует меня взглядом: судебный процесс начался. Я откладываю телефон и наконец-то рассказываю ей все: мое нежное, нереальное приключение с Мартино и пробуждение, граничащее с инфарктом, на следующее утро. Для меня это облегчение (кому еще я могу рассказать, что преподала урок жизни двадцатилетнему мальчику?), хотя мне и приходится посыпать голову пеплом из-за того, что пропустила церемонию.

– Ну что, ты и правда меня простишь? – спрашиваю с умоляющим взглядом.

Гайя сурово смотрит на меня. В этом белом платье у нее несвойственный ей ангельский вид, и это нагоняет на меня робость.

– Ну, ладно, – говорит она наконец, сморщив нос, – но только немножко.

Мне довольно этого, чтобы бросится к ней на шею и наградить поцелуями и признаниями в вечной, безграничной любви.

Она отодвигает меня от себя, уже улыбнется:

– Прекрати, ты мне весь макияж смажешь! – Гайя возвращается к столу, рядом с Самуэлем, который уже призывает ее.

Это действительно самая лучшая подруга, которую только можно пожелать.

* * *

Когда нам подают второе из обеденного меню, которое вновь ставит под угрозу швы моего платья от Versace, я получаю эсэмэс от Мартино:

Ну как все прошло?

Твоя подруга простила тебя?

Целую

Марти

Улыбка, полная нежности, появляется у меня на губах.

Моя подруга меня простила, но все остальные продолжают косо смотреть на меня: родители и сестра Гайи, Три Марии, сидящие со мной за одним столом, – никто из них не обращается со мной с обычной приветливостью. Может быть, это просто мое впечатление или чувство вины за то, что я делала сегодня ночью? Но мне неловко находиться среди всех этих приглашенных, таких серьезных в темных одеждах и с застывшими прическами. К черту, я не сделала ничего плохого, и поэтому нет причины не ответить Мартино, что все в порядке и его макияж выдержал экзамен. Я хочу, чтобы он улыбнулся, думая обо мне, о своей первой ночи и о Венеции.