Я люблю… тебя!

Это мелко, и сам ты ничтожество. Меня бесит, что ты оказался таким ничтожеством. Мне казалось, нас ждет совместное будущее, я думала, ты хочешь детей и семью, но нет, ты не со всеми в Лондоне еще переспал, оказывается. Что ж, валяй веселись; надеюсь, ты не подцепишь дурную болезнь, от которой твоя мелочь почернеет и отвалится. Потому что нельзя поступать так с тем, кому ты клялся в любви. Нельзя говорить одно, а через две минуты передумывать. Нельзя ожидать, что окружающие научатся читать твои мысли. Нельзя приглашать в Сидней или Торонто и оставлять человека гадать, что сей сон означает.

Я перечитала последний абзац. Возможно, я немного отклонилась от темы, но замазки у меня не было, поэтому я оставила все как есть. Интересно, жидкую замазку еще выпускают?

Ладно. Все, чего я хотела, — чтобы мы были счастливы. Жаль, тебе этого оказалось мало. Жаль, что ты оказался эмоционально неполноценным слабаком и совершил самую большую ошибку в своей жизни. Но будем справедливы: ты оказал мне услугу. Я красива, талантлива и слишком хороша для тебя. Учти, в следующий раз, когда я увижу тебя на улице, перейду на другую сторону и не кивну. Мы не друзья. Ты хорек. А кому в друзья нужен хорек? Никому.

Наслаждайся жизнью.

Рейчел.

Получилось даже лучше моего сочинения на отборочном экзамене, за которое я получила высший балл. Я аккуратно сложила письмо, сунула в конверт, сверху с витиеватым росчерком вывела имя Саймона и положила на кофейный столик. Прежде чем убрать ручку, я вынула из сумки салфетку и вычеркнула пункт «Написать письмо». Остались прыжок с тарзанки, поездка в другую страну и кавалер к отцовской свадьбе. Проще, чем опустошить коробку конфет с трюфелями и ирисом.

Вот теперь можно лечь спать.

Когда утром мой телефон очнулся к жизни, я еще плутала в мире снов, включавших азартную охоту на хорьков в лесу возле дома моей матери вместе с полуголым Дэном, размахивавшим канадским флагом. Поэтому, когда я открыла глаза, мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что происходит.

Я перекатилась на кровати, схватила с пола телефон и приготовилась наорать на того, кто пробудил спящую красавицу от сладкого сна. Но это оказался Мэтью.

— Не умер, значит?

— Нет, но был на волосок. — Он говорил слишком бодро для — о Боже! — семи утра воскресенья. Я спала меньше четырех часов. Интересно, что ему в больнице дали и не осталось ли у него пары таблеток на мою долю? — Задержавшись на пороге смерти, я начал усиленно думать. Список дел — это хорошо, но надо как-то ускоряться. Все мы можем сыграть в ящик в любую минуту.

— Мэтью, у тебя всю жизнь аллергия на орехи, — с длинным зевком сказала я. — Тебя пять раз в больницу клали, причем один раз ты сожрал ореховый крем на спор. Мы и так вплотную подошли к оставшимся пунктам. Чего ты хочешь-то?

— Ничего, — солгал он. Когда он скрывает правду, в его обычно сдержанной интонации появляются визгливые нотки. Не иначе проявление голубого гена — Мэтью не умеет врать так гладко, как натуралы. — Но мне кажется, нам нельзя пренебрегать возможностями.

— А нельзя начать искать возможности часа через три? Я спать хочу. — Я вздохнула. — И душ принять.

— И душ, и вещи собрать. — Он говорил не просто приподнято, а прямо-таки восторженно, словно сообщал новость о гастрольном туре воссоединившейся группы «Ист 17». — Я буду через час. Мы уезжаем.

— Что ты несешь? — Для безумных выходок было еще жутко рано. — Куда уезжаем? Мне агенту позвонить надо и на работу выходить, я и так неделю бездельничаю.

— Еще семь дней безделья ничего не решат, — сказал Мэтью. — Ты несколько лет не отдыхала, а я уже билеты заказал. А их только на час бронируют. Скажи Эмили тоже собрать манатки — ты ведь наверняка заставишь меня взять и ее. Паспорта не забудьте.

— Мэтью, ну мне же надо быть в Лондоне, на случай если Веронике удастся пробить для меня сиднейский заказ, — заныла я. Сидней. Солнце. Песок. Пол-земного шара будет разделять меня с Саймоном.