Я люблю тебя, Калькутта!

Некоторых сюжетов я вообще никогда не видел, например Шиву с рыжими, аккуратно подстриженными по-английски усами. Или статую Рамакришны, держащего на руках пляшущую Кали. Или «пасть ада» диаметром метра два и т. д.

На одной из улиц мы увидели группу каких-то оголтелых молодчиков, явно пьяных или чего-то накурившихся. Они страшно кричали, били в барабаны и размахивали факелами, из которых сыпались искры — не дай бог, попадут в бензобак. Кто они — не знаю, но было в них что-то нехорошее, зловещее, и толпа боязливо перед ними расступалась.

В звуковую какофонию пуджи вносил свой вклад Дивали — канонадой взрывов, то одиночных, то сериями, как пулеметы. Вернувшись, мы решили устроить небольшой шум в торгпредстве, но подъехал автобус какой-то фирмы, сотрудничающей с нами, и всех желающих пригласили поехать в район Чайнатауна, где повели на крышу небоскреба. Там стояли столики с кока-колой и пивом и огромное количество взрывчатых веществ лежало по углам. Вот где мы отвели душу! А поскольку в праздник огней чем больше огня и грохота на земле, тем больше ликования в небесах и уныния в аду, думаю, индийские небожители остались нами довольны: иногда казалось, что от ужасающего грохота, который мы устроили на крыше, рухнет небоскреб… С крыши открывалась панорама необъятного города, озаряемого огнями и вспышками ракет, в одном месте явственно разгорался большой пожар. Взрывы не давали спать всю ночь. Я вспоминал Дивали в Дели — там тоже было здорово, но все как-то помельче. И пуджи там пе было тоже.

17 ноября. Вчера ночью ездили встречать гостя — казахского поэта Олжаса Сулейменова, прибывающего по приглашению молодых поэтов Бенгалии. Ночной Дам-Дам был пуст и печален. Самолет сильно опоздал и прибыл почти в час ночи. По пути в гостиницу мы отклонились от прямого маршрута и посмотрели последние пандалы уходящей пуджи.

Днем, когда наша «Волга» выезжала из гостиницы, из близлежащей подворотни вылетел на полной скорости какой-то оголтелый сикх на мотоцикле и врубился ей в бок. Все обошлось, если не считать вмятины в дверце, по эпизод ярко рисует здешние транспортные нравы. Правил нет никаких: можешь на полном ходу стартовать из двора, не думая, что впереди, можешь ехать «против течения» в часы пик — все можешь, но если что случится — пеняй только на себя!

В Горьки-садан доехали без дополнительных происшествий. Олжас — хороший поэт и хорошо читает свои стихи: с напором, рубя воздух сжатым кулаком. Молодые поэты, и среди них наш сотрудник Сидхешвара Сен (в бенгальском произношении — Шодешор Шен), слушали с удовольствием, потом сами читали свои стихи. Потом шел разговор о революционной поэзии, о традициях Маяковского, которого здесь знают и любят. Недаром замечательного своего поэта Назрула Ислама здесь прозвали «бенгальским Маяковским».

У этого поэта странная и печальная судьба. Он родился в бенгальской деревушке в мусульманской семье. Детство его и юность прошли в накаленной атмосфере начала века — раздел Бенгалии, перенос столицы Британской Индии из Калькутты в Дели, начало деятельности террористических групп, грандиозные митинги и схватки с полицией, проповедь Махатмы Ганди. Он первый перевел на бенгали «Интернационал» и сам писал вдохновенные революционные стихи, которые повторяла и пела вся Индия — они звали к единению индуистов и мусульман, к борьбе за свободу и независимость. На наш сегодняшний взгляд, они чересчур перегружены пышными метафорами и сравнениями, множеством патетических восклицаний, но корнями своими они уходят в национальную традицию Бенгалии, восходящую еще к поэме «Гибель Мегхнада» Модхушудона Дотто, где I сроем, борцом за свободу был Равана, сражавшийся против «Рамы и его сброда».

В середине 30-х годов случилось несчастье — Назрула поразила тяжелая мозговая болезнь. Как ни бились врачи, он навсегда утратил разум и память. Он и сегодня жив, проживает в столице Бангладеш — Дакке^[10]. Я видел в газетах фотографии, сделанные на праздновании его очередного юбилея: в президиуме сидит, увенчанный гирляндами цветов, иссохший, как мумия, седовласый старец. Он не знает, что страна его стала в 1947 году свободной, что она пережила в том же году трагедию раздела, что его имя занесено золотыми буквами в историю индийской литературы.

Наследников у него много, и сегодня именно бенгальская поэзия славится своими радикальными мотивами. И недаром один из молодых поэтов во время дискуссии с Олжасом сказал убежденно: «Если в Индии будет революция, она начнется в Калькутте!»