Я люблю тебя, небо

Через несколько минут, застенчиво улыбаясь, к нам нерешительно подошел ладно сложенный мальчуган лет одиннадцати-двенадцати. Короткая челка, курносый нос, на загорелых круглых щеках — ямочки. До чего же знакомая мордашка у тебя, Димка, хотя я не помню, где мы с тобой встречались...

Ирина Ароновна, затаив дыхание, наблюдает эту встречу.

— Ну как? Правда похож? — почему-то шепотом спрашивает она.

— Кто похож? — я еще не понимаю содержания «сюрприза».

— Да Димка же!.. Похож на вас, как будто вы родные братья, — с сердцем восклицает Ирина Ароновна. — И глаза, и нос, и губы, и ямочки на щеках у вас одинаковые.

— В самом деле? И ямочки? — растерянно спрашиваю я под дружный смех присутствующих и непроизвольно ощупываю свое обветренное лицо.

— Ну конечно же. И улыбаетесь вы одинаково.

Еще раз внимательно смотрю на вконец смущенного Димку — действительно, есть большое сходство с изображениями на моих детских фото. Неужели я был когда-то таким вот симпатичным мальчишкой?

Ирина Ароновна приглашает всех на ужин. Довольный Димка, не отстает от меня ни на шаг, вежливо молчит, хотя его так и подмывает поговорить со мной. Уж эти мне взрослые, не дают слово вставить, говорят о всяких пустяках: «Ребятишкам у нас хорошо, свежий воздух, калорийное питание», — наверное, передразнивает он про себя воспитательницу. Как будто у них нет более интересной темы для разговора.

Когда я стал прощаться, Димка так укоризненно зыркнул на меня карими глазами — «Уезжаешь, да? А со мной так и не поговорил?» — что я согласился остаться. Попросив разрешения у начальника лагеря, мы с ним, незаметно от остальной ребятни, удираем на берег Томи.

У костра по-домашнему уютно. Димка доверчиво привалился к моему плечу и изредка подбрасывает «интересные вопросы»:

— Дядя Володя, почему вы стали летчиком?

Я не могу ему сразу ответить. Слова «меня привлекает романтика неба», готовые сорваться с языка, показались мне высокопарными и неубедительными: летчики «со стажем» избегают красивых фраз. И все-таки, почему?

Почему, пробыв за 15 лет в воздухе более трех тысяч часов, я после небольшого перерыва в полетах с радостным волнением и нетерпением спешу к самолету, как когда-то спешил на свидание с девушкой?

Может быть, потому, что нашим парням и девушкам по душе управлять сложной машиной. Что может быть приятнее момента, когда красавец самолет становится послушным и покорным, когда достаточно лишь небольшого движения руки, чтобы стальная птица, сотрясая окрестности мощным рокотом двигателя, помчала тебя к вечно манящему поднебесью.

Может быть, потому, что у нас, летчиков, есть возможность увидеть с высоты свой родной город весь, целиком, сразу. Увидеть, как он растет, набирается сил, хорошеет; как просыпаются и оживают его улицы. Там, в синеве неба, мы первыми встречаем восход солнца и последними провожаем его вечером, когда город окутывают сумерки.

Может быть, потому, что мы можем вздыбить весь земной шар над головой и «бросить к себе под ноги» целое небо вместе с солнцем... или заставить и землю, и небо, и солнце кружиться в бешеном хороводе, когда выполняем фигуры высшего пилотажа.

Значит все-таки «романтика неба»?

— Видишь ли, Дима, я люблю небо, люблю самую умную и красивую из всех машин — самолет... и мне все время хочется летать.

Димка не по-детски серьезно и важно кивает головой: «Понятно». Потом следует сразу целая серия вопросов:

— Вы ведь не сразу стали летчиком?

Отвечаю, что не сразу.

— Вы ведь сначала были маленьким?

Отвечаю, что сначала был маленьким.

— Расскажите?

— А... что рассказать-то, Дима?

— Ну, каким вы были в моем возрасте?

— Ах, в твоем возрасте... Все было просто, Дима.

Обыкновенный сибирский город. Обыкновенные мальчишки с неизменными мальчишескими занятиями и заботами. Летом — футбол и постоянные конфликты с родителями из-за разбитых ботинок, купание в Томи до «гусиной кожи» и постоянное волнение матери, с трудом скрываемое шутливой репликой: «Вовка, утонешь — домой не приходи!» Зимой — лыжи. Старенькие, неопределенного цвета, с расколотыми и сбитыми куском жести задниками. Любимое занятие — стремительно скатиться с крутого искитимского берега и прыгнуть со снежного трамплина, построенного нами в явном несоответствии с расчетной траекторией полета. Оглушительно хлопают лыжи об утоптанный наст, и последующее движение осуществляется уже отдельно от лыж и палок. Длинные зимние вечера, часто бессонные ночи с уловками и ухищрениями (не разбудить бы отца) за книгой «Два капитана». Утром, невыспавшийся, но окрыленный мечтами и планами, как-то по-особенному значительно и уверенно печатаешь в морозном тумане свои шаги по дороге в школу...