Я люблю тебя, прощай

— Ах-ах-ах! Ты латентный любовник, а я нет!

Нет, точно надо разыскать адрес и сегодня же написать Альпину.

В кабинете духотища, хоть топор вешай. Аня встает и приоткрывает окно.

— Похоже, мы достигли уровня, на который обычно выходят не раньше чем к концу пятого семестра, — сообщает Аня ровным, слегка укоризненным голосом. — Зачем вы так торопитесь?

«Зачем мы вообще сюда явились? — едва не вырывается у меня. — И почему я до сих пор не съездила тебе по физиономии?»

Аня садится на место, несколько мгновений переводит взгляд с меня на Гарри и обратно, удерживая наше внимание, и улыбается заключительной улыбкой. Мы сидим как провинившиеся дети.

— Боюсь, наше время истекло, — объявляет она. И, словно спохватившись добавляет: — Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Временное отсутствие или дефицит любви не означает, что браку конец.

Чтоб ты сдохла, сучка!

Мацек

Умерла! Девушка из Польши. Вы слушайте: какой-то мужик, он ее поубивал. Тело нашли в парке в Глазго. Она на первой полосе «Пресс энд Джорнал». Я беру эту газету, чтобы тренироваться читать английский, но я не могу сейчас читать. Вот она на снимке, улыбается, и такая хорошенькая, такая молодая, радуется чему-то. Как будто завтра Рождество. А кто-то взял и поубивал ее, а полиция, она не знает — кто. Может, кто знакомый. Так и вижу ее родителей. Прощаются с дочкой каких-то две-три недели назад. Обнимают, плачут и шутят: найдешь, мол, себе богатого шотландского мужа; она машет им рукой в аэропорту. А теперь не могут поверить в этот ужас. Они-то думали, Шотландия безопасное место.

На прошлой неделе еще одна смерть — польский паренек. Нашли мертвым на дороге А-9. И никто не знает, как это случилось. Полиция все свидетелей ищет. Может, выпил, шел домой, упал на дороге и какая-то машина на него понаехала. А может, уже был мертвым и кто-то взял и выкинул его тело из машины, как мешок с мусором. Только маленькая заметка в газете, никаких фотографий на первой полосе, как с этой хорошенькой девушкой, которую поубивали. Но этот паренек — у него ведь тоже есть семья.

А польские родственники, если они приедут на похороны, увидят — здесь все по-другому. У нас в Польше на похоронах меньше цветов, но много-много свечей. И, поплакав, все улыбнутся и заговорят о хорошем. Мы знаем: грустить — значит удерживать душу. Когда любишь, долго не плачешь. Наша печаль тянет их вниз. Здесь все иначе. Им следовало бы забрать своих детей домой.

Я сижу в кафе «Теско», пробую читать «Пресс энд Джорнал», стараюсь не переживать из-за безутешных польских семей и пью очень плохой кофе. Попробовал чай, но он не лучше. У нас дома никаких чайных пакетиков, только черный рассыпной чай с малиновым соком и сахаром и иногда чуть-чуть водки. Может быть, я однажды приду работать в «Теско». Здесь есть прилавки с польскими кушаньями, и я заметил среди работников несколько поляков. За кассой сидит одна очень симпатичная девушка по фамилии, по-моему, Брынска. Надеюсь, ей повезет больше, чем той девушке из Глазго. Надеюсь, она будет осторожной и не станет доверять первому встречному.

Matka Boska! Моя задумчивая русалочка! Любительница грибной мини-пиццы, с наибелейшей кожей и наисинейшими глазами!!! Сидит на своей хорошенькой попке в двух шагах от меня. Иду за сахаром для своего ужасного кофе и вижу — она!

— Прошу прощения! Здравствуйте, как поживаете вы?

— Хорошо, а вы? — Улыбается вскользь и холодно, но все-таки улыбается. Наверное, не помнит меня.

— Я делаю пиццу вам иногда, и я ставлю ваши диски, вашу оперу, в бассейне. Где вы плаваете. Все вторники.

— Ах, это вы! Мацек, кажется?

— Да. Вы говорите мое имя совсем правильно. Спасибо. — Я отвешиваю легкий поклон и снимаю шляпу.

— У вас довольно необычное имя. И симпатичная шляпа.

— А! Спасибо. — Я смотрю на свою поношенную шляпу. — Она очень старая. Ее носил мой дядя. Когда еще не умер. Разрешал мне с ней играть, когда я был мальчиком. Теперь, если ее нет на моей голове, я по ней скучаю.

— Как она называется? Трилби?

— Да, думаю, по-английски так.

Она все смотрит на меня.

— В шляпе действительно начинаешь чувствовать себя как-то иначе, — произносит этот ангел своими ангельскими алыми губками.

Любить ее очень легко, я так и делаю — люблю ее. Но продолжаю разговор:

— Знаете… знаете, иногда моя шляпа удерживает мои мысли, а то разлетятся они. — И я шевелю пальцами, будто разгоняю свои мысли по кафе.

Она улыбается и опускает взгляд, снова смотрит в книгу, но я чувствую, я знаю — ей интересно. Она хочет узнать, откуда я родом.

— Я из Польши. Знаете Польшу? Из Кракова.

— Вот как? Я слыхала, это красивый город.

— Очень хороший город, да. Вам нравится этот кофе? Ужасный кофе, да? Надо пить много чашек. Много-много, — говорю я очень печально.

Я ведь и не думал шутить, а она смеется. О, что за смех! Могу сказать, она не часто смеется. У нее неумелый смех, «любительский». Рот такой розовый, и смех тоже очень розовый. У меня от этого смеха становится тесно в штанах. А она говорит:

— Я пью чай. Неужели кофе так плох?