Я люблю тебя, прощай

— А, давай. — Хотя единственное, чего мне сейчас хочется, это включить компьютер и проверить почту. — Сэм без нас обойдется. Я только звякну ему, чтобы не забыл спать лечь.

Едем назад в Эвантон — выпьем на «Террасе» и пешком дойдем до дома. Мы, к слову, вполне могли бы выпить и дома — дешевле и удобнее. Но об этом я молчу. Ставлю диск Дайдо[18] и подпеваю ей про то, что не вывешу белого флага над дверью. Дайдо явно еще не ходила замуж. Плохо себе представляет. Да через пару годков она залезет на крышу и будет размахивать этим чертовым флагом как подорванная!

В холле горит камин, по углам сидят и тихо переговариваются немногие посетители. Кто-то играет в бильярд в баре по соседству, шары стукаются друг о друга и гулко перекатываются.

— Вина? — осведомляется Гарри.

— Да, пожалуйста. Красного, большой бокал.

Он возвращается с пинтой пива и моим вином.

— Так! А интересная у нас вышла… э-э… консультация у Ани. Стало быть, конец. — Он энергично потирает руки, будто стирает остатки нашей семейной жизни. На меня не глядит. Таращится на смазливую барменшу, как она тянется за стаканом. Наглец. А он здорово выглядит. Он выглядит… моложе.

— Похоже, да. — Где, спрашивается, мой сволочизм, когда он мне позарез нужен?

— Зря, стало быть, все это затеяли — наш переезд сюда.

— Не надо. Что сделано, то сделано. Мы пытались.

— Но мы будем ходить к Ане, пока суд да дело?

— Да. Неплохая идея. Мы при ней оба ведем себя лучше, — соглашаюсь я.

— А мы ей скажем?

— Что скажем?

— Что разбегаемся, — шепчет Гарри.

Между нами повисает пауза. Ужас до чего все-таки страшные слова. Аж мурашки по коже. Наш секрет.

— Нет. Невежливо как-то. Вроде как она не справилась. Давай подождем, — говорю, а сама чувствую: засасывает меня в болото собственной нерешительности. Спрыгнуть-то с той клятой скалы я спрыгнула, а не лечу. Цепляюсь за страховку, не отпускаю.

— Да. Она правда славная. И она же не виновата.

— Оставим пока все как есть.

— Ни к чему ее обижать. Хорошая девочка.

Вот даем! Только послушайте! Потом мы сидим и молча пьем, и вдруг я без всякого предупреждения фыркаю со смеху, да так, что обрызгиваю Гарри вином. А все потому, что представила, как мы будем врать Ане. Прикидываться из вежливости, что помирились. Мы с ним вступили в сговор, накануне развода!

Гарри поначалу и не думает смеяться — морщится брезгливо и утирается. Потом — слава тебе господи — и сам начинает хохотать. А со мной творится что-то жутко непонятное. От его смеха мне становится страшно весело, и я чувствую себя такой пьяной. От одного, хоть и большого, бокала вина так не захмелеешь.

— Еще по одной?

— Ага.

И чем, по-вашему, мы занимаемся, отметив поминки по собственному браку и с грехом пополам доковыляв до дому? Мы занимаемся сексом! И мне даже не противно.

Мацек

«Хватит думать о сексе, Мацек! — кричу я себе. — Будешь воображать себя и Аню в постели — сглазишь. Гони прочь образы обнаженной Ани!»

В пиццерии тепло, пахнет чесночными гренками. Здесь куда лучше, чем у меня в фургоне. Я бы и спал тут. Тепло, чисто, дух чесночный. Отличное место. Сэм в подсобке подготавливает лепешки. Он хороший работник — всегда моет руки, ни на что не жалуется.

— Ну, Сэм, как дела с твоей польской подружкой? — Я всегда его про это спрашиваю.

— Никакая она мне не подружка, кретин, — всегда отвечает он.

Мы с ним так теперь разговариваем — мы старые друзья.

— Ну, тогда ты даруй ей подарок. Или откармливай хорошим обедом в хорошем ресторане.

— Ага, как скажешь. А как твои шуры-муры с той замужней бабой? — спрашивает он, раскладывая лепешки по сковородкам.

— У меня не имеются шуры-муры с Аней.

— Ты давай шевелись, а то она решит, что не нравится тебе.

— Опять ты надо мной хохочешь.

— Я над тобой смеюсь.

— Что же мне делать?

— Да я-то почем знаю? Ты что, дурак? Мне же всего четырнадцать.

— Но ты знаешь ее мужа, ты про Аню знаешь что-то, а я не знаю. Я не могу спать от мыслей про нее.

Но Сэм вздыхает и говорит:

— Надеюсь, ты только прикидываешься таким несчастненьким. Я, конечно, может, чего не догоняю, но, по-моему, женщины не любят спать с несчастненькими.

Потом работа у него заканчивается и его мамуся забирает его домой. Роза ее имя. Хорошая женщина, но Сэм плохо к ней относится. Не улыбается, когда она улыбается, даже почти не смотрит на нее. Я не слышал ни одного раза, чтоб он сказал «спасибо». Они уходят, и лавка остается совсем пустая, а на улице тихо капает грустный шотландский дождик.

Я скучаю по краковским грозам. Скучаю по их запаху, как от ксерокса. В Шотландии зимние дни короче, чем в Польше. Гораздо короче. Бывают дни, они гаснут, не успев начаться. И весь день никакого солнца. В такое время я, конечно, думаю о смерти. Ты изучаешь смысл жизни, а смерть покашляет тихонько, вот так, и скажет: «Про меня не забудь, дружок!»

Без этого нельзя. Каждую минуту смерть грубо обрывает всех этих философов, все эти умные слова и толстые книги… Что мы на самом деле знаем? Только это:

Мы все умрем.

И пожалуй, еще вот это:

Любовь существует.