Я люблю тебя, прощай

– Сама иди, Роза. Дура трахнутая!

Пытаюсь отнестись к происходящему серьезно, но у самой в голове крутится только: трах-трахтрахаться. Даже само слово заводит меня. Никогда прежде не замечала, какое оно «пробивное». Интересно, может человек кончить от одного слова? Не понимаю, как я буду дальше жить без Мацека? Который час? Боже, какая у меня бесконечно длинная жизнь!

– Есть ли что-нибудь конкретное, что вам обоим хотелось бы сегодня обсудить?

– У меня есть. Кое-какие новости, – заявляет Роза и краснеет. Словно прочла мои мысли.

– Какие же?

– Помните того человека, про которого я вам рассказывала, с которым мы еще поцеловались? – спрашивает она меня. Не помню, но киваю.

– Альпин? – мгновенно поднимает голову Гарри. – Он здесь, да? Ушел от Сары. Я так и знал. Так и знал! Знал, что если ты меня бросаешь, то не ради пустого дома.

– В общем, да. Ты был прав.

– Еще как прав!

– Ну и что, доволен?

Гарри фыркает, неприятно усмехается и говорит:

– Само собой. Просто счастлив. Ты, полагаю, тоже счастлива.

– Да, очень.

– Ну, Роза… – вставляю я, гадая, что еще сказать. Подумать только – она меня провела.

– Значит, ты попросишь развода, – говорит Гарри. Ответа не ждет. – Ты его получишь, Роза. Твоя взяла.

Встает и выходит, хотя до конца встречи еще тридцать пять минут.

Роза сморкается.

– Простите, Аня. Ей-богу, я хотела ему раньше сказать.

– Да. Это нелегко.

Она встает, надевает пальто.

Едва за ней закрывается дверь, достаю ежедневник и вычеркиваю их посещения. Потом включаю телефон и жду целую минуту. Ничего. Жду еще минуту, мысленно приказывая ему позвонить или написать. Даю себе слово, что если он не станет, то и я не стану. Потом нахожу его имя в списке контактов и удаляю его. Проще простого!

После чего захожу в свою электронную почту, открываю его последнее письмо, сохраняю адрес, телефон и только тогда снова могу начать дышать.

Роза

Жить с Альпином просто – как дышать. Словно каждый день – день картофельной запеканки. Быть с ним рядом чертовски приятно: легко говорить, легко угодить, легко любить. Только немного чудно, что в эту новую жизнь он шагнул с такой легкостью. Как подумаю о брошенном им доме, так и вижу полный бардак и тоску зеленую. Ребятишки небось снова взялись сосать палец и писаться в кровать, а жена день и ночь рыдает над кухонной раковиной. Все эти годы он был доволен своей семейной жизнью, но лишь оставил ее – и уже счастлив со мной. А может, у Альпина просто такая натура, что для счастья ему не очень-то нужна ни я, ни кто другой. Даже как-то противоестественно – быть таким довольным, таким безмятежным.

Пожалуй, у меня просто нет привычки к легкой и приятной жизни, вот я и психую. Видать, заточена под свары и ругань. Под упреки и прекословие.

Месяц прошел, а я все не могу расслабиться, все считаю себя хозяйкой, прыгаю вокруг него, будто он в гости зашел. А ведь это и его дом тоже, и я хочу, чтобы он чувствовал себя здесь совершенно свободно, делал что хочется, а не сидел подле меня как пришитый. Сказать по правде, трудновато быть недовольной тем, кто всем доволен. В общем, я решила смотаться в город, проверить, нет ли чего новенького в «Муссоне».[29] Гляжу – Гарри, топает себе через площадь Сокола, за ручку с какой-то рыжей бабой. И гогочет во все горло. Бабе на вид лет тридцать, и тоже хохочет-заливается. Я прямо застыла, сердце колотится. Что делать? Нырнула в лавку «Лоры Эшли», хотя терпеть не могу «Лору Эшли». Но в «Муссон» сейчас путь заказан, потому как Гарри ведет свою бабу за ручку именно туда. Почему он не на работе? Он же работает по субботам. А главное – почему не сидит в одиночестве и не страдает по мне? Господи, я же всего неделю назад сказала ему про Альпина!

Посимулировав какое-то время интерес к платьям в цветочек, выхожу из магазина. Первое желание – поговорить с Сэмом. У Гарри, значит, и сын, а теперь еще и подружка, а для меня единственный ребенок – чужой человек? Это, в конце концов, невыносимо! Захожу в «Старбакс», отхлебываю кофе, обжигаю язык и набираю номер Сэма. В кафе шумно и многолюдно. Все с сумками, с пакетами, и, похоже, у каждого посетителя есть пара. Кто-то спрашивает, нужен ли мне второй стул, и, когда его забирают, обнаруживается, что я единственная сидящая в одиночку женщина. Идет вызов. Перевожу дух. Иногда Сэм выключает телефон. Сейчас услышу голос сына. Но звонок обрывается. Понял, что это я, и дал отбой? Сижу в одиночестве, красная, с обожженным языком, и снова набираю Сэма. На этот раз отвечает – автоответчик. Сэм выключил телефон.

В кафе царит убийственное веселье. Хочу домой, к Альпину. Забраться с ним в постель и не вылезать, долго-долго. И чтоб дюжина бутылок вина под боком.

Но дома – ни Альпина, ни записки. Хотя мы и не договаривались оставлять друг другу записки, так что ничего страшного. Еще не завели своих правил.

Отправляюсь к реке, брожу по церковному погосту. Вам не кажется, что вид старых надгробий поднимает настроение? Останавливаюсь у могил польских солдат, погибших во Второй мировой, и думаю об Анином отце. Какие разные у нас жизни. И какие короткие.