Я люблю тебя, прощай

А вот общие фотографии тех времен, когда все ученики еще помещались на одном снимке. И таблички с именами бывших учеников, погибших на войне. Поджидая, когда освободится учитель английского, я проговариваю про себя имена – так легче поверить, что они принадлежали тем самым мальчикам, что истекали кровью на прибрежных песках и полях Франции. Горло сдавливает от боли. Йен Маккейн, Мурдо Маккензи. Они жили. У меня болезненное воображение. Я меланхолик. Кое-кто считает меланхолию грехом. А по-моему, уж лучше сокрушаться о погибших юношах, чем из-за… винных пятен, которые не отстирал разрекламированный порошок. И вообще, если никто не собирался вспоминать этих ребят, какой смысл в табличках с именами?

Гарри невидящими глазами пялится в пустоту. Лицо размягченное, взор затуманен. Грезит небось о новой мини-юбке, в которой Анжела заявилась сегодня в контору. Гарри – агент по недвижимости, что здесь, что прежде, в Лейте. На самом деле и фирма, где он работает, та же самая. Потому мы и оказались в этом городе – Гарри попросил о переводе и согласился на первую подвернувшуюся вакансию. И дай бог здоровья парням из компании «Ваш переезд» – в один день все уладили. Что же до Анжелы и ее юбок, видала я, как они задираются на бедрах, когда та садится… И он еще смеет в чем-то меня обвинять! Ханжа. Можно подумать, сам поступил бы иначе, если б Анжела только ему подмигнула. Я Гарри, признаться, не понимаю, но знаю его как облупленного. И совершенно точно могу сказать, сколько секунд ему потребуется на размышление, чтобы забраться в чужую койку.

Ну наконец наш черед. Мистеру Маклеоду, учителю английского, примерно тридцать. Смазливый, узкоплечий.

– Сэм? Ах да, Сэм! – Он небрежно ведет пальцем по странице журнала.

Провалиться мне на месте – он Сэма напрочь не помнит! Меня, признаться, до сих пор бесят учителя. И до сих пор я боюсь их.

– Ну что ж… Сэм у нас маловато читает, по крайней мере, по школьной программе. Но у него определенно способности к письму. Почерк не слишком аккуратный, но мальчик, бесспорно, смышленый. Одна беда – поведение. Мне даже пришлось отсадить его подальше от друзей. Чтобы они его не отвлекали.

– Друзья? У него есть друзья? А как их зовут?

– Перестань, Роза. Это не наше дело.

– Ты не понимаешь, у меня как гора с плеч! Я страшно переживала, что ему одиноко. Дома ни брата ни сестры, и здесь он новенький. Он же все время сидит у себя в комнате.

– А вы расспросите сына о друзьях.

– Так и сделаю.

– Не будем мы этого делать, – заявляет Гарри. – Оставь бедного парня в покое.

– Словом, Сэм не слишком торопится прочесть книги, которые мы сейчас проходим, – продолжает мистер Маклеод. – А дома он много читает?

– Как вам сказать… Я покупала ему книжки про злых волшебников. А когда он был маленьким, сама много ему читала.

– Сэм читает? – фыркает Гарри. – Как бы не так! Он же вечно торчит за компьютером или перед телевизором. Я его с книгой в руках и не видал. Ни разу. Да и с какой стати ему читать? Я и сам не большой любитель книг, – с гордостью говорит Гарри. – Что толку от этих романов? Роза – да, вот она вечно читает. Женское это дело, чтение, ей-богу.

Повисает пауза, а я мысленно отмечаю: не сообщать Гарри о следующем родительском собрании. И о всех остальных тоже.

Мистер Маклеод вежливо улыбается.

– У Сэма почти каждый день есть домашнее задание по чтению. Для пользы дела было бы неплохо, если бы вы напоминали ему об этом, а возможно, и проверяли, как он его выполнил. Или выделите особое время, когда телевизор и компьютер будут под запретом. Чтобы ничто не отвлекало и не искушало.

– Хорошо, – киваю я.

– Вот и славно. Ну что ж, рад был познакомиться. И не забудьте, пожалуйста, про домашние задания Сэма!

Мы шагаем к машине.

– Маклеод… – задумчиво тянет Гарри. – Интересно, имеет он какое-то отношение к нашей Ане Маклеод?

– Вряд ли, – отзываюсь я. – Здесь этих Маклеодов пруд пруди.

Похоже, он просто помешался на Ане. Забавно.

За ужином Гарри напоминает, что у нас с ним тоже имеется домашнее задание. Аня предписала мне заняться любовью с мужем. Это не домашнее задание, а чистое наказание! Вроде как доедать остывший и подсохший горошек, потому что тебе велено съесть все до последней крошки. Когда ешь через силу, разве не чревато это желудочными коликами? Горошек я ненавижу по сей день и никогда не заставляю Сэма есть. Чудо, что парень у нас до сих пор живой. Я понятия не имею, чем он кормится. У Сэма, похоже, вызывает глубокое отвращение все, к чему я прикасаюсь. Скажу больше: он теперь и меня не выносит. Как это случилось? Когда началось? Не знаю.

А я не выношу Гарри. Только гляньте на него – жует с открытым ртом, жрет как свинья. Сколько раз я пыталась приучить его закрывать рот! В те дни, когда еще воображала, будто сумею что-то в нем изменить. Что он сам захочет измениться – чтобы угодить мне. Ладно, раз он так, то и я так! Черта лысого ему, а не секс!

– Ну что, женушка? – говорит Гарри, дожевывая последнюю картошку. – Будет ночка, а?