Я любовь напишу, чтобы ты ее стер

Три дня отец и Амьер, иногда вместе, но чаще сменяя друг друга, повторяя одно и тоже, наставляли ее, как она должна себя вести, что и как говорить, а о чем молчать. Айтал и в присутствии отца, и наедине с Ясминой был спокойным и, пожалуй, отстраненным, поэтому казался теперь чужим. Но он ни одним словом не упрекнул ее ни в чем, как будто и не говорил ей обидных слов совсем недавно. Отец иногда кидал на них странные взгляды, но молчал. А Ясмина делала вид, что между ней и братом ничего не происходит.

Накануне их отбытия в горы, отец велел Ясмине одеться не ярко, и не вызывающе, но в тоже время не скромно и не бедно. Она должна выглядеть достойно дочери регира Дома Огненного ветра. С собой отец велел взять только самое необходимо, что ей может понадобиться в течение дня. Суд всегда заканчивался одним днем. Так что вечером, или следующим утром они уже должны быть дома. Уверенность отца, что она вернется в свой родной дом, позволила Ясмине немного успокоиться.

Ясмина с матерью и Альгой долго перебирали наряды, украшения, туфельки. Думали, как следует причесаться. Немного поспорив, они выбрали платье глубокого синего цвета, без игривых кружев и рюшек, с длинными прямыми рукавами, украшенное только вышивкой по подолу, вороту и манжетам, цветом чуть темнее основного тона платья. Оно не было строгим, но и в тоже время нарядным его назвать было нельзя. А за счет дорогой ткани, привезенной из-за далекого моря, повседневным и простым не выглядело. Обулась она в высокие ботинки, мать настояла. Под платье они не подходили, но их почти не было видно из-под длинного подола. А из украшений решили, что будет достаточно только сережек.

Утром за ней зашел Айтал, оглядел ее и одобрительно кивнул, увидев, как она оделась.

Внизу их ждал отец, он тоже оказался довольным, как выглядела Ясмина, но велел, несмотря на теплый день, накинуть длинный плащ с глубоким капюшоном. Выйдя из дверей дома, отец и Ясмина сразу же у крыльца дома сели в закрытый экипаж. Айтал остался дома.

Доехав до Резиденции Владыки, они прошли в зал с «зеркалами». Конечно же, несмотря на то, что Ясмина была закутана в плащ, все понимали, что рядом с Амьером Клартэ идет его дочь. Ясмина вначале ловила любопытные, или осуждающие, попадались даже гневные взгляды, потом натянула глубже капюшон, чтобы не видеть никого, кто встречался по пути. Вцепившись в руку отца, она теперь старалась не поднимать голову.

В зале с «зеркалами» отец подошел к одному из них, набрал последовательно руны на раме, глянцевая поверхность дрогнула и в ней появились клубы странного тумана.

Отец протянул руку Ясмине, она доверчиво вложила свою ладонь в его и смело переступила через раму.

Вышли они в огромном зале, с высоченными потолками и массивными широкими дверями, ведущими в просторный и гулкий коридор.

Отец вел Ясмину пустынными, плохо освещенными, мрачными, широкими коридорами туда, где состоится суд.

Стены замка, где они оказались, были из шершавого, ноздреватого камня темно-серого цвета. Иногда в стенах им попадались тяжелые на вид, мощные, высокие металлические двери, даже скорее они были похожи на ворота. Ясмина подумала, что замок напоминает жилище страшных, огромных чудовищ. Девушку и так трясло от страха и неизвестности, и мрачный замок не добавлял радости. Наконец, повернув очередной раз, путь им перегородила дверь, около нее стояли несколько волеронов. Это были первые волероны, кто встретился им в бесконечных, гулких коридорах.

Отец остановился и повернулся к дочери.

– Скинь капюшон, подними голову, держи себя уверенно, будто бы ты ни в чем не виновата.

Это легко сказать, но как сделать, когда трясет от страха, и хочется завыть от ужаса и безысходности. И этот мрачный замок… он добавил еще больше к тому, что она и до этого испытывала.

– Может, наоборот, – возразила Ясмина дрожащим голосом, – мне стоит показать, что я раскаиваюсь, понимаю, я виновата в том, что совершила и готова к справедливому судейству?

– Нет! – резко ответил отец. – Здесь не стоит это показывать, жалеть тебя никто не станет, а вот слабостью воспользуются. Так что, выше голову!

Отец сам скинул капюшон с головы Ясмины, затем расстегнул плащ и снял его с дочери, бросив на руки стражника, стоящего у дверей.

– Так будет лучше, – произнес отец.

От волнения и страха у Ясмины подгибались ноги и тряслись руки, перед глазами стоял туман непролитых слез, но она подняла голову, и попыталась изобразить из себя уверенную в себе волеронку. Она надеялась, что это ей удалось.

Следом за отцом Ясмина шагнула в открытые двери, предупредительно открытыми перед ними стражниками.

Ясмина не сразу все разглядела. Но первое, на что наткнулась, был горящий яростью взгляд Фолкета.

– Ты пожалеешь, – видимо от страха угадала Ясмина, что одними губами, беззвучно прошептал Фолкет, глядя на нее.

Ясмине стало еще страшнее, хотя казалось, куда уж больше.