Я любовь напишу, чтобы ты ее стер

– Но от того, что она росла и воспитывалась, как дочь регира Дома Огненного ветра, ума, достоинства и благоразумия ей это не добавило, – говорил Фолкет. – Она, Ясмина Клартэ, воспылала страстью к Эйнару Дэвойру, но это же смешно. Кто она такая? Полукровка, воспитанная, как истинная волеронка? Неужели же она не понимает – регир Дома Осеннего ветра ей не ровня!

Ясмина посмотрела на Дэвойра, он поднял голову при этих словах Фолкета и подался вперед, как будто бы хотел что-то сказать, но потом опять откинулся на спинку стула.

– И Дэвойр отверг ее притязания, не стал связываться с полукровкой, и сделал предложение благородной чистокровной волеронке. Ясмина Клартэ затаила злобу на счастливую невесту Дэвойра, и решила ее убить, – громко вещал Фолкет.

– Это неправда, неправда, я не хотела ее убивать, – шептала Ясмина, еле сдерживая слезы.

– Ну да что еще можно ожидать от эт-дэми, – презрительно бросил Фолкет.

Этого уже не выдержал Амьер Клартэ.

– Хватит! – рявкнул он, вскакивая с места. – Если ты еще раз назовешь Ясмину эт-дэми, забью это слово тебе в глотку вместе с твоими зубами и не посмотрю, что мы в суде.

– Вам не нравится правда? Теперь понятно у кого училась Ясмина убивать тех, кто неугоден или мешает, – ответил злобно Фолкет.

– Прекратите, региры! – раздался зычный голос одного из судей. – Регир Клартэ, сядьте на место и не вмешивайтесь в то, что говорит регир Фолкет. Вам будет дано слово.

– Тогда вмешайтесь вы! – потребовал у судьи Амьер и не думая садиться. – Это вы должны были пресечь оскорбления в адрес моей дочери! А я их терпеть не намерен!

– Регир Клартэ! Вы, несомненно, не самый последний волерон в нашем государстве, и даже являетесь родственником Владыки, впрочем, и предыдущий был вашим дядей. Но это не дает вам право вмешиваться в судебный процесс. Будьте так любезны, сядьте на свое место! Мы судьи, а не вы, и нам здесь решать является ли оскорблением то, что вашу дочь назвали полукровкой.

– Фолкет оскорбил ее! – не унимался Амьер. – Еще раз повторю, я не намерен это терпеть. Наведите порядок, уважаемый судья.

Он умом понимал – его пререкание с судьями может навредить Ясмине, но спустить Фолкету оскорбление его дочери не мог.

– Но вы же не будете утверждать, что ваша дочь чистокровная волеронка? – вкрадчиво спросил судья.

– Нет, не буду, – мрачно и нехотя согласился Амьер.

– Тогда в чем вы видите оскорбление? – делано удивился судья.

– Да, моя дочь не чистокровная волеронка, но она обладает теми же правами, что и все волеронки, независимо от того, насколько чиста их кровь! А эт-дэми остались в нашем прошлом, далеко не безупречном прошлом, а местами очень даже скверном. И называть дочь позорным словом эт-дэми я не позволю!

– Ах, в этом дело? Прошу простить, регир Клартэ, но мы еще не все привыкли к новым правилам, и все еще называем вещи своими именами, – ухмыляясь, ответил судья.

Амьер еле сдержался, чтобы не ринуться к столу судей.

– Довольно! – неожиданно громко хлопнул по столу другой судья.

Все разом замолчали, притихли.

– Что вы здесь устроили? Вы, Амьер, сядьте на место, а вы, Фолкет, не называйте Ясмину Клартэ эт-дэми, – велел он.

– Я подчиняюсь, – кивнул согласно Фолкет.

Амьер неохотно сел на место. Посмотрел на испуганную дочь и тихо ей сказал:

– Прости, возможно, я все испортил, но спускать такое нельзя ни в коем случае.

Ясмина кивнула, кусая губы.

Все в зале ждали, что будет дальше.

Глава 17

Все судьи стали тихо выговаривать что-то тому, кто препирался с Амьером, тот недовольно поджав губы, слушал их молча.

– Продолжайте, регир Фолкет, – наконец разрешил один из судей.

– Я уже почти все сказал, и в заключении хотел бы просто обобщить. Ясмина Клартэ виновна в преднамеренном убийстве моей сестры. Она была озлоблена на нее, так как Дэвойр выбрал чистокровную волеронку, а не… ах, да, я же обещал не называть Ясмину тем, кем она на самом деле является.

– Регир Фолкет, я предупреждаю вас последний раз, – осадил его судья.

– Прошу прощения, но я не произносил слово, которое так бесит регира Клартэ.

– Регир Фолкет! – повысил голос все тот же судья.

– Еще раз прошу прощения, я все понял, – ответил Фолкет покаянным тоном, но криво ухмыляясь.

– Продолжайте, – разрешил судья.