Я любовь напишу, чтобы ты ее стер

А потом отец угрюмо добавил, что Айтал все равно остается его наследником, другого, более достойного, пока у него нет. Но придется всем его детям уяснить, что волероны в ближайшее время не будут считать их равными себе, даже те, кто лояльно относятся к полукровкам. Поэтому, доверять волеронам нельзя, нельзя думать, что среди них могут быть близкие друзья, которые держат слово и помогут в беде. Наоборот, надо уяснить, что волероны никогда не пожалеют оступившегося полукровку, и требований к ним всегда будет больше. То, что простят волерону, или не заметят, или просто закроют на мелкие проступки глаза, никогда не простят полукровке, и не упустят возможности уколоть, подтолкнуть к пропасти, и малейшую провинность припомнят и, образно говоря, с радостью раздуют из уголька костер. И он, Амьер Клартэ, допустил ошибку, когда воспитывал своих детей, как волеронов, когда позволил им это думать, забыть кто они на самом деле. В своей гордыне он решил, что его дети не могут быть эт-дэми, а раз они все-таки не люди, то значит — только волероны. А надо было, чтобы не забывали — они полукровки. Но и ни в коем случае нельзя было внушать им, что они второй сорт. Да, они не чистокровные волероны, но это не значит, что ниже их, хуже, и не достойны стоять рядом с ними. Все это сложно, но надо было как-то балансировать, растя и воспитывая детей. А он, Амьер, не смог этого сделать. И за это расплатилась и еще будет долго расплачиваться его дочь, самый его любимый ребенок.

Он так хотел, чтобы волероны, люди и полукровки были равны… И что из этого вышло? Возможно, прошло еще мало времени, не ушли еще те, кто помнил прошлые времена, и не выросло поколение, забывшее, что было раньше.

Ясмина хотела бы утешить отца, сказать, что он не прав… но… все так и было, как он говорил.

А еще отец передавал письма от матери, сестры и братьев. Все они писали ей слова поддержки, выражали любовь и надеялись, что Ясмина вскорости вернется к ним.

Но Ясмина понимала, что прежней ее жизнь уже никогда не будет.

Все эти дни рядом с Ясминой был Аруан. Они общались, разговаривали, он с удовольствием вспоминал свое и Ясны детство и юность. Ясмина с грустью видела, что он все еще любит ее мать. Однажды она высказала ему это.

— Я люблю твою мать? — удивился он, затем помолчав, задумчиво, продолжил: — Впрочем, конечно же, люблю. Но моя любовь, пожалуй, печальна и светла. В ней нет страсти, горячего желания обладать любимой, жажды видеть ее и… Ох, извини, я забыл кому я это говорю. Но я хочу сказать, что моя любовь не исчезла, она просто превратилась в еле горящий огонь, который не обжигает, но согревает. А вернее… осталась просто память о любви, а не сама любовь.

Ясмина угрюмо выслушала это. Потом она как-то попыталась вызнать у Аруана подробности того, как поженились ее отец и мать, и почему к этому причастен он. Но Аруан наотрез отказался говорить на эту тему, категорично заявив, что детям не следует знать такие подробности о родителях.

Но Аруан не только сам рассказывал, он вдумчиво выслушивал Ясмину. Ему она рассказывала все с мелкими подробностями и о Дэвойре, о ее чувствах к нему, и об их последней встрече, о Едвиги, и о том, что произошло тем проклятым днем, когда она подлила настойку ландыша, думая, что это слабительное. Иногда Аруан уточнял не совсем понятное ему, делая это тонко и деликатно, задавал вопросы, но никогда не говорил ничего осуждающего, или неодобрительного, не смотрел с укором или тем более презрительно. Он просто слушал, внимательно и серьезно.

Как-то они сидели после ужина в гостиной перед камином. Уже собрались расходиться по своим комнатам, но Ясмина пожаловалась Аруану — она плохо спит, во сне к ней приходит Едвига и смотрит на нее, укоризненно качает головой, но ничего не говорит. А Ясмину охватывает невыносимый ужас, она просыпается вся в холодном поту, и ей пару раз казалось, что это был не сон, а Едвига приходила к ней наяву.

— Понимаете, она мертва и этого уже никак не изменить. Это приводит меня иногда в отчаянье. Если бы я могла вернуться в тот день и все исправить. Когда я узнала, что Едвига… что она умерла, я… не сразу осознала, что виновата в том, — делилась Ясна с Аруаном. — Она не была мне близка, я почти не знала ее, а ее смерть освобождала мне дорогу к Эйнару. И первое, что мне пришло в голову — за что меня наказывать, не так уж я и виновата, ведь я не хотела ее смерти, это была ужасная ошибка. Потом, когда стало понятно, что меня ждет суд и грозит наказание, я очень хотела избежать этого. Я надеялась, что отец не позволит этому случится. Но… меня все-таки осудили. Приговор суда стал для меня ужасом, я боялась Фолкета, я была уверена, что он станет жестоко истязать меня, издеваться надо мной. Мне даже приходила в голову подлая мысль — отдать Фолкету младшую сестру, ведь вердикт суда гласил, что отдать нужно дочь Амьера Клартэ. Так почему это должна быть я? Представляете до какой подлости я дошла?