Я, Лунин…

«Я, Лунин Анатолий Петрович, третьего июня около двадцати двух часов вечера совершил убийство Мещерской Дарьи Владимировны. Более точное время указать не могу. Причиной убийства стал внезапный конфликт на личной почве».

Илья взглянул на неподвижно застывшую в кресле Шестакову и продолжил читать протокол допроса.

«Вернувшись домой около восьми вечера после празднования рождения сына моего приятеля Эдуарда Кравцова, я лег спать. Проснулся от того, что внизу хлопнула входная дверь. Думаю, что это вернулась моя мать, которая каждый вечер ходит за молоком. У меня сильно болела голова, и я решил выйти на улицу подышать свежим воздухом. Когда я спустился вниз, мать была на кухне и не могла меня видеть. Выйдя во двор, я немного постоял возле дома, потом решил пройтись. Свернув в проулок, я встретил Мещерскую, которая шла ко мне. Она стала упрекать меня в том, что я слишком часто употребляю спиртные напитки. От ее упреков у меня еще сильнее разболелась голова. Я попросил ее замолчать, но она кричала на меня все сильнее. Тогда я не выдержал, схватил лежавшую в траве палку и ударил Мещерскую по голове. О том, что из палки торчит гвоздь, я не знал. Происхождение следа от другого удара объяснить не могу, так как плохо помню все происходящее. Возможно, я сначала ударил ее кулаком. Убивать Мещерскую я не хотел, хотел только, чтобы она замолчала. В содеянном раскаиваюсь».

— Вы в это верите? — Илья отложил протокол в сторону.

— У меня нет оснований не доверять показаниям подозреваемого.

— Нет, — согласился Лунин, — но я ведь задал другой вопрос. Вы сами в это верите?

— Разве это имеет какое-то значение?

— Не знаю, — Илья неуверенно пожал плечами, — мне кажется, все имеет какое-то значение.

— В любом случае здесь уже ничего изменить невозможно.

— Наверное, вы правы, — вновь согласился Лунин и вдруг, протянув вперед руку, коснулся пальцами запястья Ирины. — У меня к вам просьба. Всего одна просьба. Пообещайте, что выполните ее.

— И что вы попросите? Организовать вашему брату побег? — Шестакова грустно усмехнулась, не предпринимая попыток освободить руку из-под тяжелой лунинской ладони.

— Нет, — Илья медленно покачал головой, — я хочу, чтобы вы допросили Головкова.

— Да что это такое! — Ирина возмущенно отдернула руку. — У вас прямо мания какая-то! К вашему сведению, я узнавала. Ни Михаил Эдуардович, ни его опера к вашему брату в СИЗО не наведывались.

— Не в этом дело. Если Анатолий дал такие показания, что он выходил на улицу, вы в любом случае обязаны будете допросить Головкова, как соседа, и выяснить у него, видел ли он или слышал, как выходил Лунин. Или как возвращался. А заодно задайте ему вопрос, выходил ли он сам в это время.

— Да с чего вы взяли, что он должен был куда-то выходить?

— А с того, что у него очень тугой засов на калитке. Похоже, Головков изо дня в день пользуется только автоматическими воротами, и засов на калитке капитально проржавел. Когда его открываешь, раздается сильный грохот. Я сам его слышал, когда Головков выходил, чтобы со мной познакомиться.

— Вот прям грохот, — усмехнулась Ирина.

— Хорошо, не грохот, — кивнул Илья, — очень громкий щелчок. Засов выскакивает из проушины и с силой ударяется об ограничитель. Ночью, когда на улице тихо, этот звук слышно очень хорошо. Я вчера был в Ясачном, разговаривал с женщиной, которая в вечер убийства тоже ходила за молоком. Она живет на той же улице, что и Лунины, только на несколько домов дальше. Так вот они возвращались вместе с Татьяной Васильевной, а затем, когда женщина пошла дальше уже одна, она услышала сперва скрежет, а затем странный звук, словно молотком ударили по железной трубе. После этого она обернулась, но никого не заметила и дальше уже шла до дома не оборачиваясь.

— Почему тогда нам ничего про этот стук не сказала мать Лунина?

— Да потому, что ей от своей калитки до дома надо сделать всего десять шагов. Она уже была в доме и никакого шума слышать не могла. К тому же здесь мы имеем показания незаинтересованного свидетеля, а не матери подозреваемого. Выражаясь вашим языком, у вас нет оснований этим показаниям не доверять.

— Каким показаниям, Илья, — простонала Шестакова, — ну какие здесь показания? Что-то где-то стукнуло. Вы уверены, что это был тот самый звук? Нет. Это могло быть что угодно. В деревне, да еще летом все время кто-то что-то заколачивает. Или просто лупит молотком по трубе, чего спьяну не наворотишь.

— Мы могли бы провести следственный эксперимент, — предложил Лунин. — Поставим эту женщину там, где она находилась в тот вечер, и откроем калитку на участке Головкова. Чтобы засов отодвинуть, его надо покрутить из стороны в сторону, раздается такой противный и очень громкий скрежет. Представляете, когда металл трется о металл.

— Я никаких следственных экспериментов проводить не буду. Головкова я допрошу, но, если он скажет, что ничего не видел и со двора в тот вечер не выходил…

— Это будет означать, что он вас обманывает, — уверенно заявил Илья.