Я, Мая Плисецкая

Затрещины западной прессы бесили и без того злого Григоровича, и, как и положено диктатору, была усилена с удвоившейся свирепостью экзекуция с балетными инакомыслящими. А это, в самую первую очередь, солисты Васильевских и плисецких балетов. Вот вам и пример. Совсем молодой танцор Виктор Барыкин, приглашенный Васильевым на одну из главных ролей в своем „Икаре", был подвергнут Григоровичем остракизму навсегда. Попав в черный список, Барыкин отныне занимался лишь в чужих, читай: „вражеских" балетах: „Анна Каренина", „Макбет", „Чайка", „Анюта", „Кармен-сюита". Месть обрушилась на головы и балетные карьеры Богатырева (о нем я уже писала), Радченко, Буцковой, Лагунова, Нестеровой... Выходит, не слушал Григорович проповедей римского папы.

Меня не оставляет в безразличии судьба Большого балета. Большой - это вся моя жизнь. Вся без остатка. У меня взаправду болит сердце, что власть на театре и в училище забрали себе люди, для которых как раз Власть - самое главное, самое драгоценное, самое прекрасное, что есть на свете. Не творчество, не балет, а - Власть. И держат они ее мертвой, бульдожьей хваткой. Срок этой хваткой власти ох как длинен. Когда пишу, уже тридцатилетие прошло.

Марис Лиепа, которому от этой власти тоже не сладко было, как-то шуткой решил подсластить очередную пилюлю:

- Что ты волнуешься, Майя. Напротив, радуйся, что наша московская школа так мерзко учит. По крайней мере, в ближайшие двадцать лет не будет хороших балерин...

Их и взаправду, при таком вырождении душ, при таком цинизме, при таком выравнивании всей школьной системы на детей нужных родителей - „нужников", как окрестили их острые языки, - очень долго не будет. Самому Лиепе, увы,

отшучивания не помогли. После того как по распоряжению Григоровича (Юрий Николаевич талантливо умел расправляться с недругами чужими руками) комендатура не впустила Лиепу в театр, сославшись на то, что у него просрочен пропуск, Лиепа разрыдался, у него случился сердечный приступ. Это - тренированное, закаленное сердце! Скоро Лиепа умер. Умер от инфаркта. На панихиде несколько ораторов впрямую назвали виновника...

А мне вовсе не весело, что хороших балерин долго не будет. И я отчетливо вижу, как неправильно поставлены спины, как не работают колени, как затрудняют, а не помогают крутить пируэты несобранные руки. А куда задевались музыкальность, артистизм, стиль? Просто беда. Это не означает, что в школе нет профессиональных педагогов. Это означает, что и в школе - диктатура. Диктатура Головкиной, которой нельзя ни в чем перечить. Головкиной, чей мнимый педагогический дар без удержу воспет и восславлен. Коли в баню с Раисой Максимовной ходит, значит, и впрямь великий педагог...

Меняются времена. Новые приходят начальники. Ай, и у них внуки, да внучки, да внучатые племянницы... Люди ведь. Размножаются. А рецепты дружбы те ж: в баню с Фурцевой, в баню с Раисой Максимовной... Кто следующая попариться? Наина Иосифовна?.. И приходят в театр недоученные артисты. И мельчает, и блекнет слава Большого балета. И топчется балет годы на месте.

Сейчас, куда ни приедешь, с какой труппой ни встретишься, обязательно беглецы из Большого есть. От спертого воздуха, от творческой скучищи, от когтей Григоровича - тут они.

Мне задать вопрос себе жутко: неужто „до", до Григоровича лучше было? Или я скатываюсь в древнее - вот в наше время были люди?..

Нет, неладно нынче в датском королевстве...

Доколе коршуну кружить?..

Глава 48

ГОДЫ СТРАНСТВИЙ

теперь - Германия...

Я перебираюсь со своим скарбом в Мюнхен, к Родиону. Он здесь обосновался. Есть контракты. Значит, и визы. В Москве еще перестройка - и такое возможна Но тревога, каким будет дальнейший путь отечества, не дает мне спать по ночам. Навязчивой жутью одолевает первые часы каждого утра. Должен быть взрыв. И скоро. Добром не закончится. Коммунисты не оставят сцену без крови. Не та публика. Грядет, логичнее всего, диктатура. Какой-нибудь безвестный да ныне генерал с убедительным лицом скажет крикливую речь по телевидению. Арестует Горбачева. Все перестроечные на вовведения отменит. Закроет аэропорты. Сиди, если замешкался, в Москве до скончания века. Второе пришествие большевиков надолго будет. Опять слушай идеологическую галиматью до самой смерти. Но на это сил уже нету. Совсем нет. Лимит на идиотства исчерпан. Потому мы и здесь. В Мюнхене.

Город чуден. Весь в зелени. Умыт. Начищен, как на парад. Я люблю склонность немцев к порядку, уюту. Их трудолюбие.

Мы снимаем двухкомнатную квартиру по Терезиенштрас-се. Это самый центр. Все под рукою. Все рядом. Все удобно.

Люблю Мюнхен по воскресеньям. Хотя каждый город в воскресный день прихорашивается, снижает нервный ритм суеты, пустеет. А баварская столица празднично озвучивается колокольными перезвонами. Немцы семьями отправляются побаловать себя белыми сосисками со сладкой горчицей. Вкусить янтарного пива. Для балетной братии пиво - лучше всякого лекарства. Расслабляет мышцы. Приносит отдых мускулам...