Я, Мая Плисецкая

Пригласите товарищей Пахомова и Степанова.

На ходу объясню читателю, кто есть кто. Василий Иванович Пахомов был замом Михайлова и был уже назначен свыше главой английской поездки. Позже несколько лет работал директором Большого. Он еще будет передвигаться по страницам моей книги. А Степанов, кстати, человек душевный, нечерствый, руководил иностранными делами министерства.

Речь продолжалась.

У Вас большой талант, Майя Михайловна. Настоящий, большой талант. А чему учил нас товарищ Ленин? Учил, что талант беречь надо. Поэтому я и побросал все свои ответственные дела, чтобы с Вами встретиться. Понимаю, что Вы страдаете, возможно, ночи не спите. Но позволю себе усом

ниться, кто из нас больше переживает. Вы или я, Министр культуры Михайлов?..

Я не держу на Михайлова зла сегодня. В сущности, он был таким же рабом на советских галерах, как и я. Только располагался двумя-тремя „палубами" выше. Не зависело от него, поеду я в Лондон или дома останусь. Это решало другое ведомство. КГБ. Но Михайлова „подставляли" изображать хорошую мину при плохой игре. Он был видимая часть айсберга.

Уходя из приемной, я встретила в коридоре министерства жену Михайлова Раису Тимофеевну. Женщина она была совершенно взбалмошная, неуправляемая, но по-крестьянски жалостливая, сердобольная. Принимала самое деятельное, шумное участие в мужниных делах.

Забрав меня в охапку - жена министра была дамой крупной, в теле, - Раиса Тимофеевна стала прямо в ухо, так что в голове зазвенело, сбивчиво говорить:

Николай Александрович тут ни при чем, мы Вас оба любим. Но в госбезопасности, у Серова, горы доносов на Вас. Надо Вам с ним самим поговорить. Он все решает...

Тоскливо направляюсь к вешалке. Плащ забрать. На улице дождь льет. Соответственно моему настроению и погода в Москве - слякоть, грязь, лужи, распутица. В висках стучит, в голове рвань словес, что за тяжкое утро наслушалась. В толчее многолюдия гардероба кто-то бодро меня окликает. Ба, да это Виктор Петрович Гонтарь. Зять Хрущева. Директор киевской оперы. Я у него в конце сезона .Лебединое" танцевала. Справляется, как, что. Помогает плащ надеть.

До престольного Киева уж докатилось, как Вас Москва истязает. Я даже за столом у царя Никиты (так он величал своего тестя) за Вас вступился. Бесстыжие хлопцы, чего к бабе привязались. Пусть поедет - куда она денется. Это все Ванька Серов мудрит. Усердствует. Говнюк этакий.

Опять это зловещее имя: Серов. Все на нем замыкается.

Виктор Петрович, может, мне с Серовым поговорить? Мне уж сегодня Раиса Тимофеевна...

А чего откладывать? Пошли, прямо из министерства по „вертушке" ему и позвоним.

Западному читателю надо объяснить, что „вертушкой" назывался в чиновном просторечье телефон правительственной

связи. Кремовый, пузатый, с советским гербом в середине диска. Детище Эдисона, усовершенствованное для партийных нужд, водружалось только у самой высокой советской номенклатуры. У самых избранных. Самых „верных", „надежных".

С плащом под мышкой поднимаемся без лифта на третий этаж. Гонтарь, хлопая дверьми - церемониться он не привык, зять как-никак, - заглядывает в кабинеты. По-хозяйски вламывается в приемную Степанова.

У Володьки „вертушка" привинчена. Он хлопец гарный, не трус, не откажет.

Но вышколенная секретарша, уважительно привстав, рапортует:

Виктор Петрович, Владимир Тимофеевич у Министра. Доложить в приемную, что Вы тут?..

Мы с Майей в кабинете подождем. Не торопимся.

Перечить Гонтарю тогда никто не смел. Заковыристая советская субординация! Гонтарь - лишь директор театра. Но... Родственник. Близкий. Муж дочери Хрущева от первого брака. А кто муж, кто зять, кто деверь, обитатели министерских паласов знали лучше святцев. Лучше Краткого Курса Истории ВКП(б). Тут промахов у них не бывало.

Притворив дверь, Гонтарь без раздумий снимает трубку „вертушки". По аккуратненькой книжке, величиной с записную, отыскивает четырехзначный номер (по счастью или несчастью моему, всемогущая книжица на самом виду, возле телефона). Набирает. И сует мне трубку в ухо, мимически поясняя, что его тут нет.

На другом конце провода сразу отвечают:

Серов слушает.

От неожиданности я забываю, что Серова зовут Иван Александрович. Минуту назад, совсем не ко времени, крутилось в мозгу, что Хлестакова у Гоголя тоже звали Иваном Александровичем. Ну и маразм...

Здравствуйте, с Вами говорит Плисецкая. Серов на приветствие не отвечает, не здоровается.

Откуда Вы звоните? Кто дал мой номер?

Голос хриплый, взбешенный. Трубка резонирует. Гонтарь слышит весь текст громче громкого.

Звоню из Министерства культуры... Серов резко перебивает:

Что Вам от меня надо?

Я хотела с Вами поговорить...

О чем?

Меня не выпускают за границу. В лондонскую поездку...

А я тут при чем?

Мой голос начинает дрожать. Сдают нервы. Он разговаривал со мной как сущий хам!

Все говорят, что это Вы меня не пускаете...

Кто все?

Все...

А все-таки?..

Я теряю над собой контроль, теряю самообладание. Связки в гортани уже не подчиняются рассудку. Как со стороны, слышу свой чужой, глухой голос:

Раиса Тимофеевна Михайлова...