Я, Майя Плисецкая

— «Кармен» в Канаду не поедет. Скажите об этом антрепренеру Кудрявцеву, — командует Фурцева.

Попов приподнимается...

— Скажите, Владимир Иванович, Кудрявцеву, что в Канаду не еду и я, — перечу в ответ.

— Это ультиматум?..

— Да.

— Вы поедете в Канаду, но без «Кармен».

— Что я скажу там, почему не танцую объявленный новый балет?

— Вы скажете, что «Кармен» еще не готова.

— Нет, я не скажу этого. Я скажу правду. Что вы запретили спектакль. Вам лучше не посылать меня...

— Майя Михайловна права, — раздельно говорит Щедрин. Фурцеву передергивает током. Она переходит на крик.

— Майя — несознательный элемент, но вы... вы — член партии!..

Мертвая тишина. Долгая тишина.

— Я беспартийный, — еще раздельнее говорит Родион. Фурцева плюхается в кресло...

— Если «Кармен» запретят, — подливаю в огонь масла, — я уйду из театра. Что мне терять? Я танцую уже двадцать пять лет. Может, и хватит? Но людям я объясню причину...

— Вы — предательница классического балета, — почти визжит Фурцева.

Я молчу. Что на это ответить?..

Все музыканты негодуют. Вчера уважаемый композитор Власов за голову хватался. Наш Вартанян в отчаянии.

Вартанян так терзал меня с пуританскими советами. Сейчас отомщу:

— Бездарности Вартаняну не нравится, а гений Шостакович в восторге. Что с этим делать, Екатерина Алексеевна?..

Фурцева морщится, но кидать камень в легендарное имя не смеет...

В Канаду «Кармен-сюита» не попала. Только декорации проплавали туда-обратно. Океанским соленым воздухом подышали. Шесть лет была я невыездной, теперь спектакль сделала — невыездной спектакль.

Я тоже в Канаду не поехала, как ни запугивали. Но из театра не ушла, лишь погрозилась. Все лето у меня пропало. Я надолго и серьезно заболела. Нервный стресс. Исчез голос. Хорошо еще, что не певица. До начала сезона мы прожили с Щедриным на даче в Снегирях. Затворниками. Видеть людей не хотелось.

Бедный Николай Федорович Кудрявцев, прождавший в приемной Министра в тот день вместо двадцати минут добрых три часа (Любовь Потелефоновна чаем его запоила), заплатил крупную неустойку, что здорово пошатнуло его финансовые дела.

И в Москве из-за отсутствия декораций спектакль долго не шел. Да еще год юбилейный, пропади он пропадом, подвернулся. 1917–1967. 50 лет Великого Октября. Театрам надлежало советскому зрителю лишь нетленные идейные шедевры социалистического реализма показывать.

Когда канонада всенародного ликования отгремела, «Кармен-сюита» стала мало-помалу обосновываться в московском репертуаре Большого. Спектакль мобильный. Участников немного. Декорация не меняется. Оркестр — лишь струнные и пять ударников. Подобревшая к «Кармен» публика валом валит. Всем хорошо. Мне лучше всех.

Я до головокружения любила этот балет!..

И... счастливый эпилог. Happy end.

На один из спектаклей 1968 года пришел Косыгин. После конца он вежливо похлопал из правительственной ложи и... удалился. Как он принял «Кармен» — неведомо.

Через день Родион волею судеб сталкивается на приеме с Фурцевой.

— Я слышала, что «Кармен» посетил Алексей Николаевич Косыгин. Верно? Как он отреагировал?.. — не без боязни любопытствует Фурцева.

Щедрин спонтанно блефует.

— Замечательно реагировал. Алексей Николаевич позвонил нам после балета домой и очень похвалил всех. Ему понравилось...

Лицо Фурцевой озаряет блаженная улыбка.

— Вот видите, вот видите. Не зря мы настаивали на доработке. Мне докладывали — многое поменялось к лучшему. Надо трудиться дальше.

В следующем году гастроли в Лондоне. Английский импресарио интересуется у В.И.Попова, нельзя ли показать англичанам «Кармен-сюиту». И вдруг Попов, глазом не моргнув, приветливо отвечает:

— Пожалуйста. Если балет вам нравится... Мы возражать не будем. Спектакль дозрел. Плисецкая выросла. Это будет хорошая краска в репертуаре...

В английской дали от черных очей Вартаняна мы так осмелели, что восстановили финал любовного адажио. А через тройку лет исполнили его в Москве. Сошло, представляете? Наверное, и ход времени помог...

Хочу защитить Фурцеву. Не дивитесь. Она говорила то, что обязан был говорить каждый советский босс в стенах кабинета Министра культуры СССР. Скажи он, она другое — вылетят пулей. Идеология! Система взаимозависимости!

Но Фурцева и... помогла мне. Распорядилась в театре, пригласила Алонсо, похлопотала с визой, сняла запрет со второго спектакля, не заупрямствовала, решив тем судьбу рождения произведения, не удержала камня за пазухой после нашей небывалой для уклада советской жизни стычки в министерстве, с удовольствием поверила в немудреную ложь...

Я станцевала «Кармен-сюиту» около трехсот пятидесяти раз. В одном Большом — 132. Станцевала по всему миру. Последняя «Кармен» была на Тайване с испанской труппой в 1990 году. И может быть, это была лучшая «Кармен» в моей жизни. Поверьте!..

Меня хвалила пресса, меня ругала пресса. Но публика принимала спектакль с восторгом, упоением, радостью. Это ли не высшая награда за мое упрямство, веру, фанатизм, убежденность?..