Я - машина

А Михаил еще спрашивает его – зачем ты стал психиатром? Тогда Александр Петрович понял, что лечить следует только тех, кто сам жаждет излечения, и не в коем случае не связываться с творческими людьми. Но что-то все-таки заставило его изменить свое мнение. Компьютер загрузился, и Александр Петрович принялся сравнивать графики, а потом позвал Графа. Пес пришел сразу же.

– Давай, мой хороший, сюда, – Александр Петрович похлопал по весам, и собака послушно вскочила на них. Граф уже привык к этим странностям – сначала еда, потом весы.

– Угу… – пробормотал под нос Александр Петрович, – Молодец, поправляешься. Ну что ж, мой друг, можешь идти.

Пес спрыгнул с весов, завилял хвостом и лизнул руку доктора.

– Ну все, все, мой хороший, – заулыбался Александр Петрович, – Ну иди, не мешай мне.

Пес вышел из комнаты, а доктор уселся за компьютер и, открыв нужный файл, добавил какие-то сведения к записи: Электроэнцефалограмма мозга в порядке. Незначительно увеличены лобные доли. Мозговой метаболизм в порядке. Сердце в порядке. Незначительно повышен уровень катехоламинов. Продолжаю вести наблюдения.

***

На следующий день пришел молодой художник. Красивый парень около двадцати пяти лет, голубоглазый и темноволосый. Тонкие черты лица были немного испорчены синевой под глазами. Одет он был легко, несмотря на раннюю осень – в простую синюю футболку и темные джинсы.

Александр Петрович пригласил гостя в гостиную. И тут вдруг из спальни вышел Граф и недовольно зарычал. Доктор загнал пса обратно в комнату и закрыл дверь, чтобы тот не смог выбраться.

– Простите, – извинился Александр Петрович, – Совсем забыл о нем.

– Ничего, ничего, – махнул рукой гость.

Художник представился. Его звали Вадимом. Взглядом опытного психиатра Александр Петрович сразу же определил у него сильную депрессию, хотя Вадим вел себя спокойно и адекватно.

В гостиной царил бурый полумрак из-за плотно сдвинутых старомодных штор кирпичного цвета. Александр Петрович хотел было их раздвинуть, но Вадим попросил этого не делать – от яркого света у него начинали болеть глаза и голова.

– Присаживайтесь, – указал Александр Петрович на диван, – Если хотите, я принесу чая или кофе.

– Просто воды, если можно, – сказал Вадим, несколько безразличным взглядом обведя комнату.

Александр Петрович принес графин. Художник налил себе немного воды в граненый стакан и неторопливо выпил.

– Мне сказали, что вы можете мне помочь, – произнес после долгой паузы Вадим, опустив глаза в пол, – Я до последнего момента не хотел сюда приходить. Знаете, однажды Гоголь пришел к дому, где жил психиатр, покрутился перед воротами, да так и уехал восвояси. Великий писатель догадывался, что он болен, но решающего шага так и не сделал. Может быть, боялся вместе со своим безумием утратить и талант?

– Интересная история, – согласился Александр Петрович.

Снова наступила неловкая пауза. Доктор ждал, что еще скажет Вадим.

– Я догадывался, что со мной что-то не так, но пока об этом мне не стали говорить окружающие, все было в порядке. Знаете, я художник, а, значит, рожден, чтобы творить. Цена за творчество – рассудок. Я был бы согласен с таким положением вещей, если бы…

Вадим задумался.

– Если бы … что? – осторожно спросил Александр Петрович.

– Если бы не личная жизнь. Но впрочем, – быстро добавил Вадим, – вас же, наверное, интересует прежде всего, на что я жалуюсь, что со мной происходит, были ли в моем роду больные или умалишенные?

– Меня интересует все, что вы скажете, – доверительно ответил Александр Петрович.

Вадим вздохнул. Некоторое время молчал, словно собираясь с духом. Потом заговорил.

– Возможно, все началось с того момента, когда однажды я увидел в своей комнате призрак. Мне было меньше десяти лет. Уже тогда я хорошо рисовал, чем удивлял взрослых. Сам я никогда этому не учился, что-то само заставляло меня это делать, и если я забрасывал свое занятие хотя бы на неделю, снова появлялся этот призрак. Он был так похож на меня самого, что лишь немногое в его лице говорило мне, что это все-таки не я. Этот призрак то плакал, то ругал меня, заставляя снова и снова брать в руки кисть. Впрочем, хм… Я вынужден признать, в нашем роду были душевнобольные. Мой родной дядя, брат моего отца, провел вторую половину жизни в психиатрической лечебнице. Еще кто-то из его детей страдает видениями. Знаете, мне бывает порой страшно одиноко и тоскливо, у меня скверный характер и часто без причины портится настроение, но этот призрак – последняя капля.

– Самое главное, – кивнул Александр Петрович, – Что вы сами хотите быть здоровым.

– Я хочу быть не здоровым, а счастливым.

Вадим помолчал. Потер лицо ладонями и продолжил.