Я - машина

Вскоре вернулся доктор, неся поднос с хохломской росписью, на котором стояло три чашки чая, сахарница и небольшой серебряный заварный чайничек. Потом все трое взяли по чашке чая и, усевшись поудобней, стали разговаривать.

– Все-таки очень интересно, – улыбнулся Роман, – Что вы на самом деле задумали? Зачем вам я?

– Но вы же хотите, наконец, разобраться в ваших с Вадимом отношениях? – ответил Александр Петрович, – А также решить проблему Вадима. Это хорошо, что он сам понимает ситуацию, а это – первый шаг на пути к выздоровлению. К сожалению, Вадим много пьет, а это может все осложнить и спровоцировать новые приступы. Сам Вадим уже не в состоянии победить себя, ему нужна помощь.

– И поэтому я здесь? – спросил Роман, поставив пустую чашку на стол. Вадим тоже допил свой чай и угрюмо вертел чашку в руках.

– Именно для этого, – кивнул Александр Петрович, – Есть два способа решить проблему Вадима. Первый способ – это консервативное лечение, клиника, лекарства, терапия. Второй способ – гораздо интереснее… Роман подавил зевок, смутился, попытавшись снова состроить заинтересованное выражение лица. Но сам не знал, что причина его сонливости – транквилизатор.

– Так что же это за способ? – спросил Вадим, тряхнув головой.

– Скоро все узнаете, – ответил Александр Петрович.

И оба парня почти сразу же повалились на диван крепко спящими.

***

Доктор притащил тела пациентов к себе в кабинет, здесь уже все было приготовлено. Две кушетки, укрытые белыми простынями, хирургические инструменты, кабеля, компьютер.

Александр Петрович с усилием свалил тело Вадима на одну кушетку, а тело Романа на другую. Окно было все так же плотно зашторено, горели лампы дневного света. На одной из ламп повредился стартер, и теперь она слегка жужжала, словно забавляясь игрой на нервах у растрепанного хозяина.

Александр Петрович глубоко вздохнул, натягивая резиновые перчатки и маску. Выбросил из головы все посторонние мысли. Но они все же настырно лезли в голову.

«Если завтра кто-то скажет, что я сошел с ума, он будет прав. Я действительно сошел с ума. Но не сейчас, а тогда, когда мои родители орали, что ненавидят друг друга. Но… Но если все удастся, если я все смогу изменить… Сколько людей тогда поймет, почему так важно слушать друг друга! Они смогут ощущать боль чужого человека как свою, и больше никогда никто никого не ударит и не обидит. Все будут счастливы. Может быть, даже я…»

Он старался не думать о странном поведении Лайки, об этом необъяснимом побочном эффекте. Откуда такая агрессия? Ведь если она получила часть разума Графа, то должна была скорее стать добродушной и ленивой… Хотя, может быть, она получила как раз ту часть, что была скрыта даже от самого Графа? Страшно подумать, что может случиться с людьми. Но Александр Петрович не намерен был отступать.

Он успокоился, его сердце стало биться спокойнее, а движения снова стали твердыми и скоординированными. Операция длилась шесть часов. За все это время Александр Петрович больше ни разу не подумал о людях, совести, преступлении и прочем подобном. Он весь ушел в работу. Единственное, о чем он жалел, это о том, что у него нет ассистента. Пара лишних рук ему бы не помешала.

***

Роман никогда не думал о том, что может чувствовать другой человек. Впрочем, он все же задумывался о боли физической, которую на его глазах испытывал кто-либо.

Он помнил, как в детстве, когда огромные тополя обнимали небосвод разлапистыми ветвями, а люди вокруг него казались огромными и важными, он увидел странную картину.

Это был яркий солнечный день. Жара стояла невыносимая, и в ту пору прямо на дороге возле его дома можно было увидеть настоящих майских жуков, которые так редко появляются в большом городе. Другие дети его возраста ездили на трехколесных велосипедах, давя этих жуков. И гибель живого существа, пусть даже такого ничтожного, как жук, вызывала у Романа глухой протест. С одной стороны, он понимал, что жалеть насекомое не стоит, с другой стороны, он всегда ставил себя на место слабых и беззащитных.

И в тот же день он увидел процессию, мрачно вышагивающую по улице в траурных одеждах. Впереди всех шла какая-то старушка с черно-белым портретом в руках. Хоронили мальчика, который выпал из окна восьмого этажа, играя со своими друзьями. Вспрыгнул на подоконник и облокотился на марлевую сетку, какие натягивают на окна, чтобы мошкара не летела в квартиру. Роман запомнил маленькую тонкую девочку, на которую взрослые повязали черную шаль. Кто-то сказал ему, что это сестра погибшего мальчика. И именно она запомнилась Роману ярче всех. Она была спокойной и в то же время бесконечно несчастной и испуганной. Она была олицетворением краткости жизни и неумолимости смерти. И пустоты. Роману иногда казалось, что все его воспоминания – это короткие вспышки, черно-белые картинки, за которыми скрывается пустота. И вдруг он увидел удивительный мир.