Я медленно открыла эту дверь

Рассказать о бабушке… Что я помню… Почему-то вспоминается, как мы долго ловим машину на Плющихе и ни одна не останавливается. Бабушка нервничает. В конце концов, мы пешком доходим до Садового кольца, и там удается найти какое-то такси. Куда мы поехали, сказать не могу, ведь мне тогда было лет шесть-семь. Или рассказать о том, как мы играли в бабушкиной комнате в китайских фарфоровых человечков? Да, у неё всегда на полке среди разных сувениров, привезенных из заграничных командировок, стояли девять фарфоровых старичков в национальных китайских костюмах. Все разные, все необычные. Иногда, когда у бабушки было время, она приглашала меня к себе. Аккуратно ставила старичков на стол и принималась рассказывать какие-то истории, которые происходили с ними. Главного старичка звали Ду Фу, и он постоянно втравлял всю свою компанию в какие-то приключения. Мне всегда было безумно интересно, и я просил о новой сказке со старичками каждый раз, когда видел, что бабушка не занята. Самому брать фарфоровые фигурки строго воспрещалось, но как-то я нарушил запрет и отколол от одного из старичков большой кусок. Бабушка ужасно расстроилась и больше со мной в них не играла. Так они и стоят у неё в шкафу в аэропортовской квартире. Кажется, я лет тридцать их не трогал. Что еще вспомнить… Лето. Я живу с бабушкой на даче у одной из ее подруг. Бабушка меня постоянно воспитывает, говорит, что «посади свинью за стол, а она ноги на стол». Мне эта поговорка кажется безумно смешной, и однажды, ожидая, когда бабушка придет к обеду, я и впрямь закидываю ноги на стол. Мне кажется, она поймет мою шутку и будет веселиться вместе со мной. Бабушки долго нет, становится уже скучно, наконец, она появляется и страшно на меня злится. «Это что такое?! Как так можно?!» – кричит она суровым голосом. Кричала она всегда не сильно, но очень неприятно. Я тогда ужасно расстроился, так расстроился, что до сих пор это помню.

Я не понимаю, как устроена наша память. Она упорно фиксирует не то, что нам нужно, а что-то случайное, иногда бессмысленное. Мне бы хотелось помнить, как я с бабушкой путешествовал, как мы с ней прожили вдвоём целый месяц в Латвии, в Апшуциемсе. Это был 1986 год. Но я не помню. Не помню ни места, ни наших разговоров, ни того, что она делала. Лишь отдельные картинки, да и то иногда кажется, что я себе их придумал, а на самом деле всё было иначе. Много раз мы ездили в Дома творчества кинематографистов – в Болшево, в Репино. И сейчас я могу в подробностях рассказать о том, как они были устроены, какие там были столовые, кинозалы, как выглядел Финский залив и какой была Клязьма. Но бабушка… Где-то она затерялась.

Иногда я думаю, что наши отношения стали подлинными, когда я повзрослел, поступил на сценарный факультет ВГИКа. Бабушка никогда не говорила, что я там должен учиться. Но вот после школы и неудачной попытки стать историком у меня стали появляться рассказы. Как-то случайно зашел разговор о том, почему бы не сходить во ВГИК. Там как раз были подготовительные курсы. Я безо всякого энтузиазма и любопытства пошел на них и в первые же десять минут в аудитории понял, что оказался на своем месте. Бабушка ничего тогда не сказала, но, конечно, она позвонила кому надо и очень за меня переживала во время поступления. Я тогда жил у неё. Приходил вечером после экзаменов домой, а она мне уже говорила результаты, раньше, чем их вывешивали в холле института: «У тебя оценка восемь за этюд» или: «У тебя четыре за сочинение». Сейчас об этом как-то неловко вспоминать, хотя письменные экзамены сдавались анонимно и вступительные работы у меня были вполне приличные, да и учился я потом хорошо. Но я понимаю, что дело было не в блате и знакомствах. Она просто действительно хотела, чтобы я учился, и хорошо бы на сценарном факультете.

Уже потом она мне рассказала, как и сама туда пошла в моем возрасте. Дело было в 1952 году, и ей выпало поступать в мастерскую Евгения Габриловича. Габрилович был на тот момент одним из главных сценаристов Советского Союза, влиятельным и важным человеком. Бабушке он казался глубоким стариком, хотя ему на тот момент было чуть за пятьдесят. Возможно, он бы не обратил внимание на какую-то девушку, которая собралась стать сценаристкой, но и у бабушки была поддержка. Габрилович знал, что она дочь Владимира Луговского. Не знаю, насколько это помогло, но бабушка поступила. И смотрелась среди своих однокурсников, которые были по большей части вчерашними фронтовиками, зрелыми людьми, уже многое повидавшими, необычно. Но училась хорошо и в отличие от большинства однокурсников осталась в кино навсегда.