Я, Минос, царь Крита

Квартал Ираклиона, населённый иноземцами, располагался к востоку от порта, по пути в Амнис. Он насчитывал более пятидесяти домов, где жили египтяне, финикийцы, ассирийцы и греки. По хорошему состоянию дорог и каменным жилищам нетрудно было догадаться, что иноземцы — люди состоятельные. В подвалах домов хранилось сырьё, в первых этажах располагались лавки, а над ними обитали владельцы.

Многие здания были украшены фресками. Огромный дом купца из Финикии расписан сюжетами, рассказывающими о том, как опасно занятие его хозяина. Один изображал пиратов, угрожающих торговому судну, другой — ужасное морское чудовище с огромной разинутой пастью, собирающееся проглотить корабль. Дом врача рекламировал искусство своего хозяина, исцеляющего раны и даже возвращающего молодость и красоту.

Особенно оживлённой казалась улица, ведущая к гавани и к складским помещениям. Продавцы воды монотонными голосами предлагали свой товар, крестьяне сидели на корточках у стен домов, разложив на листьях плоды своего нелёгкого труда: виноград, дыни, фиги, огурцы, бобы. Мимо сновали носильщики, ремесленники и просто зеваки. Люди покупали и продавали, торговались, бранились и снова мирились.

Наконец я увидел постоялый двор — большой квадратный дом с десятью окнами на каждую сторону. Я обошёл его кругом, внимательно разглядывая.

Затем я не спеша вошёл во двор, делая вид, будто кого-то ищу, а сам внимательно разглядывал девушек, которые обслуживали посетителей.

Какой-то человек — это мог быть только Донтас — обошёл помещение и, остановившись в дверях, обратился к греческим морякам:

— Ешьте и пейте, дети мои! Таких жареных голубков вам нигде не найти, даже если вы объездите весь свет! Я слышал, будто возле Каллисто вы попали в непогоду. Да, Каллисто! — вздохнул он и повернулся ко мне: — Во время извержения вулкана я был ребёнком. Моё счастье, что я посещал школу писцов в Угарите. Мои родители, братья и сёстры погибли, наш дом превратился в жалкие развалины. Тысячи людей умерли от голода или утонули. — Он невесело оглянулся по сторонам, однако его смышлёные глаза выдавали, что он всего лишь намерен посмотреть, кто его слушает. И он снова обратился к морякам: — Наверное, крестьяне правы, что возводят свои новые деревни на безопасном расстоянии от моря, на возвышенных местах и холмах, до которых морю добраться не так-то легко.

Какой-то моряк поднял свой кубок:

   — Вкусное вино, — похвалил он. — Оно с Крита?

   — Клянусь честью, мои греческие сынки, я торгую только критским вином.

Лжёт, подумал я, потому что аромат, стоявший во всём постоялом дворе, свидетельствовал о том, что вино было с Кипра или с Родоса: наши вина не обладали таким стойким запахом.

Другой моряк заметил:

   — Есть ещё одна причина, что крестьяне переносят свои деревни вглубь страны: там они лучше защищены от нападения пиратов. — Отхлебнув вина, он неожиданно сказал: — Вот что удивительно, — когда-то Крит господствовал над Грецией, а теперь она завладела Критом. Но побеждённый Крит одолел победителя, показав ему, что такое искусство. Когда пришли микенцы, искусство вновь ожило. Критяне даже обратили победителей в свою веру и преподнесли им самый драгоценный дар — передали своё мастерство. Вера критян в богов уходит своими корнями в религиозное мышление греков.

Донтас взглянул на меня и полюбопытствовал:

   — А ты грек?

   — Как посмотреть, — уклонился я от прямого ответа. — Родился я в Греции, был в Египте, а вот теперь здесь — собираюсь заняться торговлей.

Между тем постоялый двор заполнялся новыми людьми.

   — Прибыли сразу два судна! — крикнул Донтасу какой-то раб.

Хозяин извинился перед нами и сосредоточил всё своё внимание на вновь прибывших.

   — Ешьте и пейте, уважаемые господа! — обратился он к ним. — У меня есть куропатки, гуси, свежая рыба и отличное жаркое из косули. С Кипра я получил самое лучшее вино, которое когда-либо там делали...

Моряки, возле которых я стоял, рассмеялись:

   — Вот негодяй! А нас уверял, что это настоящее критское вино!

Я поднялся по лестнице на второй этаж и присел за стол; отсюда я мог видеть двор и целый ряд комнат. Я заметил странника, который сидел на галерее на ковре, поджав под себя ноги. В одной руке он держал несколько фиников, а в другой — кружку с водой.

На вид ему было лет шестьдесят. Пышные волосы и чёрная как смоль борода обрамляли тонкое благородное лицо с проницательными глазами. Понаблюдав за ним, я скоро пришёл к выводу, что он, по всей вероятности, жрец.

«Жрец? — усмехнулся внутренний голос. — Разве жрец зайдёт на постоялый двор, где случаются оргии?» Другой голос возразил: «Безусловно зайдёт, если хочет принять участие в мужских играх. Жрецы ведь тоже люди».

Вдруг моё внимание привлёк слуга, который вёл себя как-то странно. Притаившись за ближайшей дверью, он палкой поддел котомку старика и исчез вместе с нею.

Вскоре к нам поднялся Донтас. Проверив, хорошо ли нас обслуживают, он обратился к чернобородому: