«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым

Уходя из «Правды» в ИМЭМО, я заглянул к главному попрощаться. Сказал: «Михаил Васильевич, хочу вам на память подарить шахматы, которые привез из Египта». Поскольку Зимянин вечно подчеркивал свой аскетизм, добавил: «Они дешевые. Сделаны не из слоновой, а из бычьей кости». Михаил Васильевич нахмурился: «Ты же знаешь, я позволяю себе взять в подарок только авторучку». Колесниченко (он стоял рядом) разрядил ситуацию: «Спасибо». И взял шахматы себе. (Смеется.)

Партийных черт в Зимянине хватало. Мог, допустим, наорать на человека. Я уже работал директором Института востоковедения, когда он в качестве секретаря ЦК по идеологии позвонил и, не помню по какому поводу, раскричался. Я перебил: «Почему вы разговариваете таким тоном?» Зимянин взвился: «Что? Мы тебя снимем с работы!» Прежде чем он швырнул трубку, я успел вставить: «Снимайте».

Однако никаких оргвыводов не последовало. В принципе Зимянин хорошо ко мне относился. По-человечески я ему даже обязан. Как главный редактор он воспротивился моей командировке на юг Аравии в партизанский отряд в Дофаре, воевавший против англичан. Я рвался сделать громкий материал, но меня растрогали слова Михаила Васильевича: «Поездка слишком опасна, а я дорожу тобой».

По окончании «шестидневной войны» приехал в Москву из Египта. Долго сидел у главного, посвящая в подробности, которых в газете не было. При мне Зимянин набрал по «вертушке» Суслова: «Приехал наш собственный корреспондент из Каира. Крайне интересные наблюдения. Считаю, вам полезно послушать». Суслов согласился, и мы тут же отправились в ЦК. А у него был секретарь — однофамилец Николая Николаевича Иноземцева. Зимянин к нему обращается: «Товарищ Иноземцев, спросите у Михаила Андреевича, могу ли я присутствовать во время его беседы с Примаковым». Главный редактор «Правды» задает такой вопрос! Секретарь засуетился: «Что вы! Пожалуйста, заходите». Но Зимянин — какой аппаратчик! — возражает: «Я не хунвейбин какой-то, чтобы сам решать этот вопрос. Идите и спросите».

Суслов очень внимательно слушал. Задавал вопросы, вслед за мной что-то записывал своим мелким почерком. В свою очередь рассказал, как шло обсуждение по этой теме на Политбюро. Поблагодарил, провожая нас до двери. Зимянин спрашивает: «Позвольте мне на несколько минут остаться?» — «Пожалуйста». Наверное, про меня говорили. Я ждал Михаила Васильевича в приемной. Выходит: «Женя, как поедем? Свою машину вызовем или попросим, чтобы ЦК дал разъездную?» — «Терять время, пока ваша приедет? Давайте поедем на цековской». Зимянин обращается к секретарю: «Будьте добры, вызовите машину». Иноземцев поднимает трубку: «Машину к пятому подъезду! Поедет товарищ Примаков и с ним еще один товарищ». Я обалдел. Изумленно смотрю на Зимянина. Тот с невозмутимым видом тихо поясняет: «Ни черта ты не понимаешь в аппаратной жизни. Тебя никто не знает. А если бы секретарь попросил разъездной автомобиль для Зимянина, все бы решили, что я уже снят». Вот такие были нравы.

— Всегда интересны свидетельства очевидца о ньюсмейкерах того или иного периода. Особенно если вспоминает человек наблюдательный и ироничный. Правда, термин «ньюсмейкер» в годы застоя не был в ходу. Как, впрочем, и во времена перестройки. Еще пару вопросов о ней… Два столпа, два «прораба перестройки» — Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе. Расскажите об этих противоречивых фигурах.

— Шеварднадзе никогда не был таким «столпом», как Яковлев. Если вести речь о «столпах», то помимо Александра Николаевича Яковлева в начале перестройки к ним можно причислить Лигачева.

— ?

— Видите ли в чем дело. То, что Егор Кузьмич поддерживал Горбачева, и то, что первое время они были вместе, это факт. Позднее Лигачев также не выступал против Михаила Сергеевича. Но он опасался, что Горбачев ликвидирует сердцевину того, что составляло смысл его, Лигачева, жизни. Поэтому стал бороться против Яковлева; Яковлев — против него. А потом они оба отпали…

— «Сердцевиной» Лигачев считал партию или коммунистическую идею?

— Идею. Как бы кто ни относился к Лигачеву, нельзя отрицать: он — честный человек. Мой друг Лев Оников, который тридцать лет проработал в ЦК КПСС при всех генсеках, рассказывал, что, когда в Томск к Лигачеву, первому секретарю обкома, приезжали в командировку работники ЦК, он им в качестве сувениров дарил кедровые орешки.

— А секретари других обкомов?

— Других — более материальные вещи.