— Идея после моего первого визита в Ирак ознакомить с наблюдениями президента США, руководителей некоторых европейских и арабских стран принадлежала Горбачеву. Буш проявил острейший интерес ко всему, что касалось Саддама Хусейна, высказался за продолжение моих контактов с ним. И хотя просил передать, что США занимают бескомпромиссную позицию, мне показалось: окончательное решение лично у него не созрело. Не зря, прощаясь, добавил: «Если появится позитивный сигнал со стороны Хусейна, он будет нами услышан». Разговор с Бушем получился хорошим, теплым еще и оттого, что я не только добивался, чтобы Ирак покинули удерживаемые там наши специалисты, но и изо всех сил убеждал Саддама не превращать в «живой щит» западных заложников.
К моменту нашей второй встречи в настроении Хусейна обозначились подвижки. Он уже не воспринимал в штыки слова о том, что всем другим действиям должен предшествовать вывод иракских войск из Кувейта. Созрело и решение выпустить из страны иностранных граждан. Правда, Саддам попросил передать Горбачеву одно условие. Он хотел, чтобы президент СССР публично выступил за мирное урегулирование кризиса в зоне Персидского залива. «Тогда я всех отпущу», — заверил Хусейн.
Горбачев находился в Париже. Я дал ему шифротелеграмму, в которой подробно описал состоявшийся разговор. Уже в самолете по дороге из Багдада в Эр-Рияд узнал, что на общей пресс-конференции с Франсуа Миттераном Михаил Сергеевич, сославшись на полученную от меня информацию, выступил за выход из тупика политическим путем. Его поддержал президент Франции. Хусейн сдержал слово. Западные граждане (их было не менее пятисот) покинули Ирак.
— Здесь много чего переплелось. Окружение Буша занимало однозначно жесткую позицию. Некогда благосклонный к Хусейну официальный Вашингтон (американцы активно поддерживали Ирак в войне с Ираном, стремясь ослабить послешахский Тегеран), теперь воспринимал Саддама как ненавистную фигуру. Зарвавшегося иракского президента решили наказать, раз и навсегда дать ему по рукам. Вдобавок США хотели использовать широкую антииракскую коалицию, в которую кроме традиционных партнеров Америки вошли и другие государства, в том числе арабские. Багдад ошарашил и напугал всех, внезапно присоединив к себе соседнюю страну.
После конструктивного разговора с Бушем беседа с Маргарет Тэтчер окатила ледяным душем. Эта женщина рта не дала мне раскрыть. В принципе я не планировал лететь из Вашингтона в Лондон. Собирался в Москву. Но Горбачев неожиданно поручил проинформировать о поездке в Багдад и британского премьер-министра.
— Почему? Она мне вполне симпатична. В 1989 году Маргарет Тэтчер направлялась в Японию с промежуточной посадкой в Москве. Мне поручили встретить ее в аэропорту и дать ланч в честь британского премьера. Что я и сделал. Разговор во время ланча получился непринужденный. Отличный разговор. Тэтчер даже своего посла отпустила. Через несколько дней она возвращалась из Токио. Меня снова послали во «Внуково-2». А в коротком интервале между двумя ланчами я был избран кандидатом в члены Политбюро. Сказал Маргарет: «У вас счастливая нога». Посмеялись. Расстались очень дружески.
В Лондоне она встретила меня так же приветливо. Пригласила в свою загородную резиденцию Чекере. В этом старинном замке премьер редко принимала посетителей. Однако очаровательная любезность хозяйки дома сменилась жесткой наступательностью, когда, выслушав рассказ о беседе с Хусейном, Тэтчер разразилась часовым монологом, не позволяя вклиниться в него даже репликой. Смысл сказанного сводился к безапелляционной тираде: «Да пускай Хусейн и выведет войска из Кувейта, все равно этого мерзавца надо уничтожить. Он вообще не должен существовать!» Кто знает: может, они с Бушем и договорились, разыграли роли доброго следователя и злого? У меня мелькнула такая мысль.