«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым

Общий настрой был крайне неблагоприятным для Хусейна. Но и он сильно постарался, чтобы упустить крошечный шанс неприменения против Ирака военной силы. О своей окончательной готовности вывести войска из Кувейта Саддам заявил лишь во время моей третьей поездки в Багдад. Каждый раз он на шаг приближался к решению, которое могло бы не допустить операции «Буря в пустыне», во всяком случае — ее сухопутной части, но постоянно опаздывал. Он словно на что-то надеялся.

Очевидно, исходил из того, что, пока существует враждебный США исламский режим в Тегеране, Штаты сделают все, дабы Иран не стал лидирующим государством в регионе, и, следовательно, не допустят серьезного ослабления Ирака. Хусейн самоуверенно считал: ему могут грозить, обещать скинуть, однако — не станут топить. Саддам явно заигрался. Но в чем-то он оказался прав: начав бомбардировки, затем сухопутную операцию, разгромив иракскую армию в Кувейте, Буш-старший не двинул войска на Багдад, чтобы свергнуть режим.

— В канун следующей войны США с Ираком вы снова летали в Багдад с конфиденциальным поручением — на этот раз президента России Владимира Путина.

Миссия оказалась невыполнима?

— Невыполнима, потому что Саддам не принял сделанного ему предложения. В 2003 году за три недели до начала войны Путин поручил мне передать Хусейну устное послание, в котором призывал уйти с поста президента и обратиться к парламенту с предложением провести демократические выборы. Владимир Владимирович предоставлял Саддаму возможность принять решение как бы по собственной инициативе. Он просил меня подчеркнуть в разговоре, что это последний шанс спасти страну от вторжения США. Но Хусейн не ушел добровольно. Думаю, у него оставались иллюзии, что он нужен американцам и они по-прежнему будут его использовать.

— Вы не планируете в ближайшее время поездку на Восток с очередной доверительной миссией?

— Я не партизан. Не могу сам сняться и отправиться в путь. Могу это сделать только в том случае, если мне дадут поручение. Тогда я, разумеется, немедленно вылечу. Здесь нет никаких сомнений.

— Хусейн, в отличие от Арафата, с годами становившегося более терпимым, наоборот, ожесточался, наглел. Безграничная власть все сильнее его развращала. Как бы там ни было, вы помните его разным. Вам не жаль, что Саддам Хусейн так ужасно кончил?

— По-человечески, безусловно, жаль. Я много лет с ним общался и не всегда относился как к противнику. Вы правы, эволюция Хусейна была противоположна той, что произошла с Арафатом. Но Саддам не так однозначен, как многие сейчас пытаются представить. Смотрите, Ирак все больше превращается в религиозное государство. При жизни Хусейна оно было светским. Да, он отдавал предпочтение суннитам. Однако столкновений на религиозной почве между суннитами и шиитами не происходило. Если шииты и выступали, то не против суннитов — против режима. Значит, держал. При Хусейне в стране не царил хаос, он начался с приходом американцев.

Ранний Хусейн был напористым, целеустремленным и одновременно готовым к гибким шагам. Он умел нравиться и искусно пользовался этим умением. Конечно, то, как он методично завоевывал непомерную власть, говорит о хитрости, авторитарных замашках, безжалостности к конкурентам. Но поздний Саддам отличался от раннего. Процессу его перевоплощения в какой-то степени способствовали и мы, помогавшие выдвижению, укреплению Хусейна в качестве лидера, и США, во многом сформировавшие его апломб, уверенность в своей безнаказанности.

Я думаю, у Саддама существовал сговор с американцами. Как ни парадоксально это звучит. Почему в ходе последней войны не были взорваны мосты через Тигр, когда американские танки приближались к Багдаду? Почему не были задействованы иракские авиация и танки? Почему в одночасье прекратился огонь? Почему в 2003 году сопротивления практически не было? Вранье, что на юге шли ожесточенные бои. За первый этап кампании (а он продолжался три недели) американцы потеряли всего сто человек.