«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)

Вы спрашиваете, что я думаю о стихах Бунина. Вероятно, это тоже покажется странным, но проза Б<унина> для меня несравненно выше его стихов и волнует меня чрезвычайно, стихи же — редко. Это не значит, что я их не ценю, но нет у меня с большинством из них какого-то радостного душевного контакта. Если нужно было бы отбирать поэтов для Ноева ковчега, я, не задумываясь, пожертвовал Б<униным> ради Ходасевича.

Относительно именования себя «поэтом» я с Вами всецело согласен. И я тоже стесняюсь называть себя поэтом, никогда этого не делал и, вероятно, не сделаю. Но иногда мне кажется, что это какая-то болезненная застенчивость, то, что немцы зовут Minderheitskomplex[95]. Почему вроде того что можно называть себя архитектором, художником, а «поэт» для нас с Вами звучит как-то… нетактично, что ли? Конечно, есть какой-то нюанс: когда человек имеет (и не имеет) права называть себя «поэтом». Какой-то неписаный духовный «диплом» он должен иметь. Мы с Вами, перебрав поэтов, легко сойдемся на том, кто этот «диплом» имеет и кто нет. Впрочем, и помимо этого в тех стихах или поэме, где упоминание о себе как о поэте органически и конструктивно необходимо (как в Вашей новой поэме, например) — против этого решительно ничего нельзя возразить.

А м. б., мы вообще преувеличиваем это «звание»? И к нему надо относиться проще? «Мое святое ремесло»[96] (Каролина Павлова), «цех поэтов»… святое (предположим), но все же ремесло, цех…

Сердечный привет! Д. Кленовский

Почему Иваск превратился в «доктора»[97] (на проспектах «Опытов»)?

17

26 апр<еля19>55

Дорогой Владимир Федорович!

Простите, что долго не отвечал на Ваше мартовское письмо, но у нас стряслась беда… Пишу Вам из Мюнхена, куда 10 дней тому назад отвез в автомобиле скорой помощи жену на операцию (почки). Мучилась она с ними уже давно, но на Пасху боли стали невыносимыми, и операция поэтому неизбежна, а то могут произойти разные опасные для жизни неприятности. Я заручился одним из лучших в Мюнхене хирургов (в нашем медвежьем углу оперировать ее вообще было некому), и операция сама по себе не представляла бы опасности, если бы не сердце, которое под сомнением и может операции не перенести — меня уже на этот счет предупредили. Мы с женой исключительные друзья, а потому очень тяжело все это переживаем. Каждая операция — риск, а с плохим сердцем — втройне. И идешь на операцию вроде того как на смерть, а с близкими перед нею прощаешься как если бы навсегда…

Жену удалось устроить в бесплатную больницу, но хирурга по своему выбору, более совершенный наркоз и т. д. должен оплатить я сам — бесплатному хирургу довериться было никак невозможно. Залезаю в долги, из которых еще не знаю, как и выпутаюсь… Я тоже живу в Мюнхене, дабы за всем проследить, да к тому же мои посещения жены — ее единственное утешение и поддержка. А вообще она нервничает, почти не спит, не ест. Помимо тяжелого душевного состояния, в общей палате шумно, беспокойно…

Если соберетесь написать, то адресуйте письмо в Traunstein, мне перешлют, а то мой мюнхенский адрес непрочен (собираюсь переменить гостиницу).

Был у Степуна и Ржевских[98]. Первый все так же бодр, речист; в начале мая едет в Рим рыться в архивах Вяч. Иванова. Ржевский очень занят, совсем не имеет времени для собственной литер<атурной> работы, а потому, подлатавшись, собирается к 1 сент<ября> вернуться в Швецию, где он продолжает числиться на службе. А подлататься в Мюнхене у американцев можно… Л.Д. получает что-то между 2 и 3 тысячами марок в месяц (покупает автомобиль), что в 5–6 раз выше хорошего немецкого жалованья, имеет великолепную бесплатную квартиру с мебелью, коврами, постельным бельем, посудой и даже с несколькими десятками разных рюмок и бокалов. Кроме него на радиостанции работают Чиннов, Вейдле, Газданов[99]. С последним познакомился у Ржевских: своего рода «гримаса эмиграции» — офранцузившийся осетин, с пестрыми кавказско-парижскими чертами характера.

Намечалось было издание моей новой, третьей, книги, но сейчас мне не до нее, и дело отложено до «лучших дней» (если они вообще будут…).

Вышли ли уже «Опыты» с В<ашей> поэмой?

Искренне преданный Вам Д. Кленовский

18

10 июля 1955

Дорогой Владимир Федорович!