Я — МОЛОТ ПРОТИВ ВЕДЬМ

Создатели проекта только завороженно отметили про себя, что зал, в котором одновременно разговаривали, кричали, визжали, шептали и топали пара сотен студиозов, моментально стих. Стихла и фонограмма. Наташка подтолкнула застеснявшуюся лекторшу, и Светка сменила Маслакова на авансцене. Как только ее эффектная фигура появилась на глазах публики, в примолкшем было зале возникли шепотки и посвисты. Света начала лекцию. Ее речь длилась двадцать минут, но разобрать смысл слов можно было только в первые пять. Назад за кулисы Света вернулась совсем подавленная.

— Такого позора я не переживала с тех пор, как однажды в пионерском лагере у всех на глазах лопнула резинка на моих трусах!

— Скажи спасибо, — наставительно ответила Ира, — что сейчас такого не случилось!

Ведьмы засмеялись, а Светка немного расслабилась.

— Все-все! Уходим, — поторопила подруг Наташка. — Вова, делай второе объявление, по папке!

Маслаков снова исчез за кулисой.

— А теперь, — раздался его богатырский покрик, — мы приступаем к самой главной части нашего вечера — ле мессе нуаре... ноире... Простите мой французский, господа!

Зал взорвался аплодисментами и свистом.

— Почему ты не написала в сценарии по-русски: «Черная месса»? — спросила Наталью, у которой просто глаза вылезли из орбит от ужаса и сдерживаемого смеха, Соня.

— На Ваньку рассчитывала, — ответила та. — Он бы сказал как надо. «Ле мессе нуаре»! Ха-ха!

— Цирк! — сказала Света, обращаясь прямо к вернувшемуся Маслакову. Впрочем, он не заметил выпада ведьмы.

На сцене танцевальная группа заняла свои места. Федор, облеченный в кипельно-белый балахон, стоял рядом с сестрой. Снова включили фонограмму. На сей раз это была увертюра из «Фауста» Гуно. Веселовский находился с противоположной от ведьм стороны. Он и Геля переглянулись, кивнули друг другу и, когда занавес начал разъезжаться в разные стороны, синхронно двинулись к середине сцены.

По всем мистическим канонам, рядом с мужчиной на черной мессе должна стоять женщина, вспомнилось Свете. Если бы хоть кто-нибудь в зале слушал ее выступление, он бы знал, что черная месса — культ женского начала, матриархата и левой руки. В культуре, созданной мужчинами, женщине отводилась роль соблазнительницы, стоящей ближе к дьяволу, чем к богу.

— Они легковерны, — произнесла Света тихо слова из «Молота ведьм». — ...Они скорее подвержены воздействию со стороны духов вследствие естественной влажности своего сложения... Их язык болтлив...

— Чего? — спросил Федор. Его глаза казались черными, так были расширены зрачки. Он испытывал нечто вроде священного ужаса перед происходящим. Все было ярко, нервно, музыка, море возбужденных лиц в зале, необычные и страшные предметы вокруг — все это проникало в его мозг через барабанные перепонки и сетчатку, убыстряя ритм биения маленького сердца.

— Ничего, — ответила сестра.

Ей показалось, что антураж шабаша все-таки производил должное впечатление. На сцене стоял алтарь — большой стол, покрытый черной скатертью. Он был украшен рогами, черепами, черными зажженными свечами и стилизованной рогатой фигуркой, которую всякий обладающий воображением, мог бы принять за фигуру Сатаны. Еще в глубине сцены стояло высокое кресло, крытое пледом тигрового окраса. Это был трон королевы шабаша, которую ждали позже. Над троном на черном заднике играли языки алого пламени, искусно сделанного из листов мятой фольги.

По углам зала и возле сцены затеплились воскурения из трав и ладана. Запах был сладковатый, томный и пьянящий. Похоже, туда добавили нечто особенное. Вообще зал, что называется «получился»! Красные и черные драпировки, расшитые пентаклями из серебряной фольги, таинственно колыхались и заставляли рисунок шевелиться и сиять, отражая огни черных магических свечей и красных светильников, развешанных под потолком. Единственной явной странностью была прицепленная к входной двери связка сушенных куриных лапок. Кто-то невежественный спутал сатанизм с вуду.

Тем временем, начиналось представление. Все в зале стихли и вытянули шеи.

Геля и Веселовский, оба в черном, украшенные серебристым металлом, символизирующим свет луны — ночного солнца, вышли на авансцену. Геля сняла цветастую косынку с головы и выглядела настоящей жрицей полночного храма. Ее темные волосы казались черными, сейчас она была одухотворена и сосредоточена на действе, несмотря на все неприятности с подготовкой и свое волнение. Веселовский тоже оказался не так плох, как ожидали. На сцене он чудесным образом стал выше ростом и перестал заикаться.

Увертюра смолкла.

— Приветствуем вас, дети тьмы! — провозгласил Веселовский ясным и мощным голосом.

— Наши черные одежды не случайны! — говорила Геля. — Они символизируют ночь перед рассветом, временем, когда придет наш повелитель Сатана и принесет нам свет разума!

— Черные одежды, — подхватил звучным баритоном актер, — выражают наш траур по жертвам христианской религии, чьи души уже не вернуть к свету Люцифера во веки веков!