Я, Мона Лиза

Глаза у мамы выкатились, кровь хлынула из уголков рта, залив щеки и попав в уши. Она попыталась прокашляться, но вдохнула кровь. Послышалось душераздирающее бульканье, как будто кто-то отчаянно хотел глотнуть воздуха, но вокруг него была только жидкость. Она захлебывалась.

Отец оторвал Доменико от матери и сразу вернулся к ней. Не в силах ни о чем думать, я кинулась на здоровенного монаха и осыпала его ударами кулачков, почти не сознавая, что Дзалумма в эту минуту тоже бьет его.

Придя в себя, я бросилась к маме, низко наклонилась, опершись локтями о стол, к самому ее лицу. Рядом были отец и Дзалумма, прижавшаяся ко мне плечом.

Монахи разом покинули больную. Фра Джироламо убрал руки и взирал на нее с искренним смущением и расстройством, священник тоже в страхе отошел, не переставая креститься. Пико, державшийся поодаль, пытался осознать страшный поворот событий.

Только отец оставался рядом с мамой.

— Лукреция! — причитал он. — О Господи, Лукреция, скажи хоть слово!

Но мама ничего не могла сказать. Она все слабее и слабее шевелила руками и, наконец, застыла. Ее лицо приобрело сизый оттенок, кровь пузырилась изо рта от усилия вздохнуть. Я попыталась помочь единственно известным мне способом: прижалась лицом к ее щеке и пробормотала, что люблю ее, что все будет хорошо.

Я смотрела, как ужас уходил из ее взгляда вместе с самой жизнью, и увидела то мгновение, когда ее глаза потускнели и неподвижно уставились в никуда.

XVIII

Не обращая внимания на кровь, я опустила голову на грудь матери. Дзалумма взяла ее руку и прижала к своим губам, отец приложился щекой к ее щеке. Мы все трое оплакивали ее какое-то время, а затем меня захлестнул гнев. Я подняла влажное от слез лицо и повернулась к Доменико. Но не успела я открыть рот, чтобы выпалить обвинение, как отец душераздирающе закричал:

— Ты убил ее! — Он набросился на Доменико, пытаясь дотянуться до горла здоровяка. — Ты убил ее, и я добьюсь, чтобы тебя за это повесили.

Лицо монаха потемнело, он поднял руку, пытаясь защититься. Пико и рыжеволосый священник бросились к отцу и едва сумели оттащить его.

Мы с Дзалуммой кричали во все горло, давая выход нашей ярости.

— Убийца!

— Душегуб!

Савонарола держался в стороне, но как только графу Пико и священнику удалось усмирить отца, фра Джироламо подошел к Доменико — тот сразу съежился.

— Да простит меня Господь, — захныкал он. — Я не способен намеренно причинить вред. Это была случайность, ужасная случайность… Прошу, поверь мне, Babbo!

За моей спиной раздался голос отца, тихий и суровый.

— Никакая это не случайность. Ты хотел убить ее…

— Хватит, — твердо заявил Пико. — Это была случайность, ничего другого. Фра Джироламо и фра Доменико оба пришли сюда с благочестивым намерением исцелить женщину.

Савонарола выступил вперед, снова превратившись в того уверенного человека, что взошел на церковную кафедру.

— Вот слова, сказанные мне Всевышним: мадонна Лукреция освободилась от своего недуга. В свой смертный час она покаялась в грехе и пребывает теперь в чистилище. Так возрадуемся новости, что душа ее скоро будет с Господом.

Его слова разорвали сердце отца.

— Это правда, — прошептал он. — Но, правда также и то, что Доменико убил ее.

Фра Джироламо был неумолим.

— То, что здесь случилось, было деянием Господа. Фра Доменико стал всего лишь исполнителем. Женщины! — Он обратился к нам двоим. — Утрите ваши слезы! Возрадуйтесь, ведь мадонна Лукреция вскоре окажется на небесах.

Дзалумма грозно сверкнула глазами и плюнула в его сторону, после чего вновь принялась оплакивать хозяйку.

— Господь видит виновных, — сказала я Савонароле. — Господь знает, что здесь произошло преступление, и ни одно из ваших красивых слов не скроет от Него истину. Всевышний проследит, чтобы над вами и фра Доменико свершилось правосудие. Все в свое время. — А потом, на удивление самой себе, я вдруг добавила, проявив практичность: — Если желаете хоть как-то искупить вину, то побеспокойтесь отнести ее в нашу карету.

— Это будет сделано, — ответил фра Джироламо. — А после я стану молиться, чтобы Господь простил твои слова, полные ненависти. Со временем ты примешь то, что произошло. Но сначала мы помолимся за мадонну Лукрецию, чтобы ее пребывание в чистилище было кратким. А затем я приглашу священника, — последнюю фразу я восприняла как намеренное оскорбление тому, кто находился среди нас, — чтобы он совершил обряд помазания.

Он говорил со всеми нами, но взгляд его был обращен на моего отца, который все еще не успокоился, несмотря на старания Пико утешить друга.

— Давайте преклоним колени, — сказал Савонарола.

Пико, священник и оба монаха подчинились. Мы с Дзалуммой остались стоять возле матери. Отец тоже стоял, полный неукротимого гнева.

— Он убил ее.