Я-муары. Откровенные истории блогера

Когда она наконец распахнула дверь и увидела под шляпой не мерзкого постороннего мужчину, а родную до мурашек племяшку, радости ее, похоже, не было предела. Во всяком случае, она так возбудилась, что мне пришлось очень быстро покинуть крыльцо, путаясь в длинном плаще и давясь от смеха.

Эпизод следующий.

За нашими дачными участками был санаторий, в санатории – дом, в котором жили рабочие. Рабочие вообще страшно интересные существа, а уж их дом! Короче, мы с друзьями туда залезли. А я и трехлетнюю сестру затащила: она всегда участвовала во всех моих играх. И в том момент, когда мы уже начали осматривать чудесную, уставленную бутылками и пыльными банками утробу этого логова, хозяева вернулись. С визгом высыпали мы в окно. Мою сестру последней вытащила подруга Оля, бедный ребенок от страха описался. Нас не догнали!

Эпизод четыре-пять – …адцать.

Все остальные безобразия связаны именно с наличием в доме маленькой сестры. Если бы ее не было, я была бы, наверное, ребенком-ангелом. А так – простой девочкой.

Низводила я сестру разнообразно, но традиционно: соль в чай, ночью страшные из-под одеяла завывания, днем дикие щекотания, так, ничего особо интересного. Ну, розыгрыши тоже имели место быть.

Как-то часов в двенадцать ночи, войдя в нашу с сестрой общую детскую, я решила повеселить себя и давно уже к тому моменту бездарно спавшую сестру Дашку. Для этих целей я распихала несчастную первоклассницу и сообщила ей, что будильник не прозвонил и мы уже опаздываем в школу. Испуганная сестра мигом вскочила, натянула на себя висевшую на стуле форму и бросилась в коридор, где ее перехватил вышедший из ванной отец, крайне фраппированный тем обстоятельством, что его младшая дочь в глухую полночь рвётся к входной двери с ранцем наперевес. А бедная малышка не заподозрила обмана по той простой причине, что в семь утра и в двенадцать ночи в январе одинаково темно.

Ну, кое-что по мелочи еще и в школе было: кол в дневнике на четверку переделала, тетрадь с двойкой под диваном торжественно похоронила, с урока вместе с классом сбегала.

Короче, была я в детстве просто пионер – всем детям пример. Ну, я так лично считаю, особенно я так считаю после того, как в Живом Журнале почитала комментарии о чужих детских забавах.

Вот такие, например:

Красота – страшная сила. Очень страшная

Папа заглядывает в детскую, очки весело поблескивают, борода задорно топорщится: «Угадайте, – кричит отец, – у меня две дочери: одна из них умная, другая красивая. Кто из вас кто?» И, радостно гогоча, папуля уносится по коридору на кухню к мамуле. Мы с Дашкой мрачно смотрим друг на друга, ни одна из нас не хочет оказаться умной.

Папуля, конечно, умел виртуозно низводить (термин заимствован из книги «Малыш и Карлсон» – уточняю специально для Комиссии по борьбе с научным плагиатом) своих дочек. Так, на даче он за месяц до первого сентября начинал вывешивать на двери листок следующего содержания: «До конца каникул осталось…» И далее писалось число дней. Когда мы злобно срывали листочек, восторгу его не было границ. Любил он нас бодрить и поговорками типа: «Волос длинный, ум короткий» или «На детях гениев природа отдыхает». Но все же загадка о красавице и умнице нравилась ему больше остальных, так как выбешивала она нас конкретно.

Надувшись, мы шлепали на кухню – жаловаться маме.

– Красота никому счастья не приносила, – философски изрекала мама. Тем самым подтверждая наши самые мрачные догадки по поводу нашей внешности.

Я горевала безмерно, что слишком тощая и длинная. Дашка ныла, что она толстая и короткая. Родственники пытались утешить нас весьма своеобразно.

– А-а, – прорыдывала я бабушке маме Ане, – почему я такая тощая?

– Порода у нас такая, – утешала меня мама Анечка, – толстых отродясь не было.

– Зато твой дядя Витя – профессор, – как-то не совсем в тему, по моему мнению, продолжала утешать меня она.

– У-у, – еще громче взрыдывала я, воссоздав в воображении образ более чем щуплого дядюшки-ученого. Подумаешь! Профессор! Тоже мне! Семейство ученых задохликов. Есть чем гордиться.

Никогда мои родные не сочувствовали мне, можно было сколько угодно рыдать и биться головой о бетонную стену непонимания, но мои физические явные и вопиющие, как я считала, изъяны оставляли их вполне равнодушными.

Более того, они могли встать на сторону злейших моих критиканов и поддержать их неконструктивные выпады в мою сторону.

Помню, когда мне было семь лет, отдыхали мы с папой в Доме творчества писателей в Дубалти. Мама осталась в Москве нянчить грудную Дашку.

И там, на рижском побережье, одна из моих приятельниц, увидев мою хилую фигурку, задрапированную желтым купальником, в восторге завопила: «О-о, глиста в скафандре!!!»

И тут мой отец, вместо того, чтобы вызвать эту нехорошую девочку на дуэль и смыть мой позор кровью, упал на песок от смеха и, дергая в воздухе сильно лохматыми ногами, стал орать еще громче моей обидчицы:

«О-о, точно! Глиста! В скафандре!»