Я - начальник, ты - дурак

Капитан 2 ранга Бандура, старший помощник командира крейсера Балтийского флота, пугал подчиненных внезапными набегами на их заведования. Появлялся он неожиданно, налетал коршуном и когтил, считая главной своей задачей держать подчиненных в постоянном состоянии перепуга.

Чтобы предупреждать сослуживцев о том, что старпом вышел «на охоту», радист запускал по трансляции знаменитую украинскую песню: «Взял бы я бандуру, взял бы, да взыграл». Сигнал понимали все и внезапный налет срывался.

По чьей-то наводке или по собственному озарению Бандура разобрался в тонкостях сигнализации. Он явился в рубку радиста, взял злополучную пластинку и, хрястнув ее о колено, переломил пополам. Потом сказал радисту:

— Сообщи по трансляции, что старпом твою бандуру сломал.

Капитан 1 ранга Бандура, командуя крейсером, привел корабль с дружеским визитом в Хельсинки. В честь прибытия на борт почетного гостя — президента Финляндии на палубе был выстроен почетный караул. Каперанг Бандура — мужик видный, впечатляющий, подкатил к гостю с рапортом и начал его словами:

— Товарищ президент Финляндской республики…

«Товарища президента» бравому каперангу не простили и от командирской должности по тихому освободили…

* * *

Заместитель начальника политотдела дивизии полковник Кудинов курировал работу редакции дивизионной газеты. По утрам, приходя на службу, он первым делом заходил в типографию. Выслушав стандартный доклад: «Товарищ полковник, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось…» Показывая глубокое знание типографских дел, он задавал стандартные вопросы:

— Печка топится? Машина крутится?

Спустя какое-то время дежурные изменили форму доклада:

— Товарищ полковник, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось. Печка топится, машина крутится…

— Молодцы, — говорил Кудинов и с чувством исполненного долга уходил к себе.

Лицо у начальника политотдела полковника Олейника было круглое, словно вычерченное циркулем. И всегда он улыбался. Позже я стал думать, что эта улыбчивость была природной, поскольку выражение радости с лица Олейника не сходило даже в минуты скорби.

Еще у полковника была любимая фраза-паразит. К месту и не к месту он добавлял вопрос: «Понял?» Выглядело это так. «Сегодня у нас четырнадцатое июня, Понял? Ты по графику представил в политотдел справку о состоянии политучебы в дивизионе. Я прочитал и ничего из нее не понял. Понял?»

Запомнилось выступление полковника на похоронах внезапно умершего офицера. Олейник, стоя на гробом, светился неистребимой улыбкой и произносил прощальную речь:

— Ты безвременно ушел от нас, боевой товарищ, понял? Но мы продолжим твое дело и заменим тебя на боевом посту. Понял?

Несмотря на то, что церемония для многих была печальной, офицеры стали отворачиваться, скрывая улыбки. А Олейник продолжал:

— Спи спокойно, боевой друг! Понял? Мы тебя будем помнить всегда. Понял?

МОСТЫ БОЕВОГО СОДРУЖЕСТВА

СОЦИАЛИЗМ АХАХУЙ

Из Улан-Батора на северо-восток Монголии в Чойболсан предстояло лететь самолетом. На военном аэродроме нас ждал самолет АН-24. На пыльной бетонке у машины стоял монгольский экипаж. Главный редактор газеты «Улан Од» хуранда — полковник — Ядмаа подвел меня к летчикам — познакомиться. Я сразу заметил, что монголы изрядно поддатые — не в дымину пьяные, но хватившие порядочно. Негромко спросил Ядмуу:

— Они в таком виде и полетят?

— Алехсандр Алехсандрович! — поспешил успокоить меня Ядмаа. — Они будут низко лететь. И не быстро. Бояться не надо…

Хуранда оказался прав. Взлетели мы классно. Летели не быстро и не высоко. Внизу проплывали бесконечные степи, опаленные суховеями. Временами виднелись стоянки аратов — ровные шеренги белых юрт на местах, защищенных от северных ветров. Рядом со мной сидели два пожилых монгола, судя по многочисленным орденам и медалям на их пиджаках — славные ветераны. К их разговору я не прислушивался, да и смысла не имелось — болтали они по-монгольски и понять их я не мог. Но повторение одних и тех же выражений, заставило обратить на соседей внимание. Они то и дело повторяли слова: «социализм ахахуй». Ну, допустим произнесли бы его раз-два, но так часто: «ахахуй и ахахуй» — в этом был какой-то политический вызов.

Выбрав подходящий момент, я задал вопрос Ядме, почему так недовольны социализмом мои соседи.

— Нет, — воодушевлено ответил мне хуранда, — они очень довольны. «Социализм ахахуй» — это значит социалистическое сельское хозяйство.

Дальше все шло как по маслу. Взлетели классно, сели — мягко, словно на экзамене по летной подготовке.

И социализм ахахуй и авиация славной Монголии были на высоте. Как и местная пшеничная водочка «Онцогой» — «Особая».

СЛАВНЫЙ ГИМН

Из Чойболсана на военный аэродром, чтобы улететь на Халхин-Гол, мы ехали в автобусе. Дорога была изрядно избитой, машину трясло и бросало из стороны в сторону.

Настроение у всех было хмурое: два праздничных дня на сплошных поддачах выбили из равновесия самых спиртостойких.

Чтобы встряхнуть, оживить людей, Константин Симонов, сидевший на переднем сидении, вдруг запел: