Читаем Я надеюсь… полностью

Где-то, кажется, у Роя Медведева, читал легенду, что однажды на перроне минераловодского вокзала встретились сразу четыре руководителя СССР: один, Брежнев, действующий, насколько можно было назвать его в то время действующим, и три будущих — Черненко, Андропов, Горбачев. Брежнев и Черненко ехали якобы с юга, с моря. Андропов отдыхал в Кисловодске. Горбачев, естественно, подъехал по такому случаю из Ставрополя. Перрон якобы очистили, оцепили, и четверка неторопливо расхаживала по пустынному асфальту поздним осенним вечером под тусклыми, тоже как бы осенними, фонарями. Поезд, длинный, как сама Россия, ждал отправления.

Я слишком хорошо знаю перроны минераловодского вокзала, чтобы, перебирая старые фотографии, запамятовать эту легенду.

Но такой фотографии в пакете я не нашел. Нет, что-что, а минераловодский перрон я бы непременно узнал!

…Фотография с перроном в том пакете все же была — она мне и запомнилась больше всех. Карточка затемненная, любительская, но вполне отчетливая. Перрон, спальный вагон на заднем плане. А на переднем — молодая, смеющаяся женщина в вельветовых джинсах и курточке, с ямочками на щеках и с копной темных, каштановых, перебираемых ветром волос.

— А, это мы первый раз в Париже, туристы. Только-только сошли с поезда, — пояснила, заглянув через плечо.

Муж, я так понимаю, где-то за пределами кадра — с фотоаппаратом. Он, судя по всему, ее и снимал — ее единственный тогдашний фотограф в Париже. Москва впереди. Париж, в известном смысле, — как и Вашингтон, и Бонн, и Мадрид — тоже…

Когда я предложил одну из главок будущей книги посвятить счастью и соответствующим образом назвать ее «О счастье», она подумала и отказалась:

— Разве я похожа, Георгий Владимирович, на женщину, порхающую от счастья к счастью?

Нет, не похожа — теперь я и это представляю лучше. И все же у той женщины на пустынном перроне в тот миг, когда кто-то невидимый воскликнул озорно и молодо: «Снимаю!» — не просто смеющееся лицо. Оно показалось мне счастливым.

Но состояния счастья, говорят, минутны. Все остальное — жизнь.

О чем болит душа

В уже хорошо знакомом кабинете все было по-старому, за исключением одного: на кожаном диване лежала груда приветственных адресов, телеграмм, открыток. Несколько дней назад Президент отметил свое шестидесятилетие.

— Вот, разбираю, — сказала хозяйка. — Уже насчитали более трех тысяч писем и телеграмм. Хотите посмотреть подарок Патриарха всея Руси Алексия Второго к юбилею?

— Да.

Мы прошли в библиотеку. Мне показали икону в прекрасном, сусальной позолоты, окладе. Михаил Архангел, современного, но как и в старину, глубокого, медового — цвета гречишного меда — письма, печально и строго смотрел из окошка в окладе.

— Грустный, — сказал я.

— Было бы странно, если бы ангел-хранитель был другим.

Показала в кружеве церковнославянской вязи крошечный, незнакомый мне значок.

— Архистратиг. Знак высшего предводителя небесного воинства.

Мы постояли, полюбовались иконой. День был пасмурный, но икона собирала, фокусировала в себе весь рассеянный весенний свет, что растворен был в комнате, и мягко горела в глубине библиотеки. Я вспомнил, что скоро — Пасха.

Так получилось, что оказался рядом со столом, на котором лежали две стопы книг высотой, наверное, в полметра каждая. Что сегодня наверху? Что читают сегодня? Изящно изданная «Песнь любви», стихи — вот чего, честно говоря, не ожидал! — а в другой стопке томик Пушкина. Синий, выцветший, из десятитомного издания пятидесятых годов. Взял его в руки, обнаружил закладку, раскрыл. «Борис Годунов».

— Это я читаю, — сказала у меня за спиной и взяла из рук раскрытую книгу.

Ах! чувствую: ничто не может насСреди мирских печалей успокоить;Ничто, ничто… едина разве совесть.Так, здравая, она восторжествуетНад злобою, над темной клеветою.

Прочитала негромко, как бы для себя, и, закрыв книгу, положила ее рядом с иконой. Михаил Архангел и тисненый профиль Пушкина соседствовали вполне естественно.

Еще через минуту уже шла наша беседа.


— С чего начать? — спросила перед диктофоном сама себя. — Наверное, с этого. 10 марта 1985 года вечером не стало Константина Устиновича Черненко. О его самочувствии и болезни официально ничего не сообщалось. 2 марта были опубликованы итоги выборов в Верховные Советы союзных и автономных республик. Из них явствовало, что в выборах приняли участие 99,98 процента избирателей, а свыше 99 процентов проголосовали за выдвинутых кандидатов в депутаты.

— Какие цифры! И как быстро мы от них отвыкли…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное