Я надеюсь…

Вот такое эмоциональное, но очень рассудительное, умное письмо. Я больше доверяю его автору, чем тем, кто с явным подстрекательским подтекстом, с завидным упорством в это трудное время твердит революцию в белых перчатках не делают. Мне не раз приходилось слышать от Михаила Сергеевича: цели, которые мы перед собой поставили, не позволяют нам использовать любые, без разбора, средства их достижения.

— На встрече с секретарями райкомов и горкомов партии в рамках XXVIII съезда КПСС одна из женщин, азербайджанка, бросила Генсеку, что он чуть ли не палач азербайджанского народа. Он тяжело поднялся из-за стола и сказал — не сразу: «Знаете, с таким обвинением невозможно жить». И зал зашумел. Женщина извинилась…

— Сейчас, когда так осложнилось положение в экономике, да и в целом с условиями жизни людей, предстоит принятие очень трудных решений. Но принимать их надо. Видимо, уже нельзя откладывать… И так долго откладывали…

Но ведь на нас сегодня давят не только проблемы материальнного порядка. Перестройка, демократизация, гласность сделали духовную жизнь общества, как и в целом всю нашу жизнь, более свободной, более открытой. Общественное сознание освободилось от многих устаревших стереотипов и догм, плюрализм мнений дал возможность по-новому взглянуть на нашу историю, сегодняшний день, на окружающий нас мир. Выявилось многообразие взглядов и интересов различных общественных слоев и групп. Однако и здесь на нас обрушились немалые, а может быть, и самые тяжкие испытания.

На поверхность всплыли национализм и экстремизм. Как раковая опухоль, вплетаются они сегодня в ткань национального самосознания людей. Так получилось, что я имею и русские, и украинские корни. Отец, как уже знаете, с Черниговщины, родилась на Алтае, жила в Сибири, на Урале, в Башкирии, на Кавказе с его очень пестрым национальным составом. Почти два десятка лет уже живу в Москве. Хорошо знаю, что это такое — взаимоотношения, связь, взаимопомощь людей разных национальностей. По моему глубочайшему убеждению, это — та незримая материя, в которой только и может выжить и каждая отдельная человеческая жизнь, и сама наша человеческая цивилизация. Это то, что помогло нам выстоять, выдержать или, как бы сказала мать, «перемочь» самые горькие для Отечества годы, дни. И мне чрезвычайно тревожно, когда вижу, что рвется то здесь, то там эта бесценная материя человеческой нравственности.

Впервые меня со страшной силой поразило это в Армении. Да, в Армении, в дни трагедии землетрясения. Вы помните, Михаил Сергеевич тогда прервал свой официальный визит в Соединенные Штаты и мы, сделав лишь короткую остановку в Москве, оказались в самом центре страшной беды. Побывали в Ленинакане, Спитаке, Кировакане. Никогда не забуду те дни! Не забуду лица людей. Их пронзительными глазами смотрело само горе…

Я видела мужчин, обезумевших под тяжестью утрат, видела женщин, рыдающих над крохотными гробами, и, как могла, утешала их. Видела в больницах искалеченных детей. Как и всякий взрослый человек, глядела в их глаза не просто со страхом, а с чувством вины. Да, это было стихийное бедствие. Человек тут практически ни при чем. Но я знаю: что бы ни случилось, ни стряслось с людьми, особенно с детьми, человек никогда не может чувствовать себя отчужденным от общей человеческой боли, трагедии. Поэтому минуты величайшего горя, как это часто бывает в людской жизни, становятся и минутами взлета человеческого духа, человеческой добродетели. Те дни, кстати, были полны этим драматическим сочетанием — беды и душевного, всенародного, даже общечеловеческого отклика на нее.

Страна вспомнила, что она страна, а люди — что они люди, где бы, по какую сторону и каких границ ни находились. И тем ужаснее, когда на фоне слез, горя, гибели тысяч людей, несущихся из нерасчищенных развалин криков о помощи и стонов я услышала лозунги и требования «об освобождении Нагорного Карабаха». И узнала, что в этот трагический момент была отвергнута помощь со стороны Азербайджана. Неужели подобным людям можно доверять судьбу народную? Воистину — если слепой поведет слепого, то оба упадут в пропасть.

Помню, как в перерыве IV Съезда народных депутатов СССР в декабре 1990 года в фойе Дворца съездов меня окружила большая группа людей. Как всегда, вопросы, ответы, суждения и обсуждения. И вдруг молодой красивый мужчина на самых высоких тонах, обращаясь ко мне, говорит:

— Раиса Максимовна, русских унижают кругом, Вы не видите?! Унижают нацию, ограбили, поставили на колени… — Мне с трудом удалось прервать его: