Я написал книгу

– А ты предъяви свои, – булькнул я и оказался с заломанными руками: сержант подкрался сзади и проявил себя согласно служебным инструкциям.

Лена пыталась обратить их внимание на то, что она готова меня опознать, что я – жертва несчастного случая на фоне «Дружбы», но кто же будет ее слушать! Мы уже мчались к камерам предварительного заключения, около которых в коридоре я начал изображать из себя червяка: ползать и извиваться. По-моему, у меня получалось неплохо. Менты подбадривали мою пантомиму поощрительными ударами рук и ног.

Мимо прошел толстый парень из прокуратуры, на него мое актерское мастерство не произвело никакого впечатления: он перешагнул через меня, погруженного в образ, и пошел по своим делам. Только какая-то блеклая девка с лошадиным лицом одним глазом выглядывала из-за угла, и при каждом ловком ударе по мне зрачок ее глаза расширялся.

Я даже подумал, что она одноглазая, но отказался от этой мысли, когда девка высунула другой глаз и подмигнула лейтенанту. Бить меня перестали. Милиционеры переводили дыхание – все-таки это непросто попадать по болевой точке лежачего человека. Пузы мешают, которые отрастают у каждого правильного мента на второй год службы в органах. Это не органы пищеварения, поэтому где-то что-то как-то должно откладываться. Пузо – самый подходящий орган.

Меня за дорогущий галстук, купленный в Арабских Эмиратах, подняли в вертикальное положение, но встать на ноги мне не получалось. Наверно, привык уже лежать. Да и когда валяешься, то кровь из свернутой брови, разбитого носа, рассеченной губы и порванного уха течет на грязный пол, а не за воротник. Меня приковали к решетке в полувисячем положении, и каждый мент еще раз профилактически ударил меня по животу. Я плюнул кровью сначала в одного, потом – в другого, надеясь, что судья, даже самый захудалый, не расценит это, как оказание сопротивления и оскорбление при исполнении. Парни заругались, но драться перестали, ушли умываться и перекуривать.

Я, наконец, устроился более-менее устойчиво и порадовался: поутру, если останусь жив, никакого похмелья не будет. Голова не кружилась, но ощутимо побаливала, в глазах не двоилось. И это тоже хорошо: сотрясенья мозга нет. В туалет бы сходить на предмет проверки цвета мочи, ну да не буду злоупотреблять гостеприимством – теперь, уж, что есть, то и есть.

Девка отражалась в стекле дежурки, и видно было, как она ожесточенно давит на кнопки моего телефона, что-то записывая временами в блокнот. Какая неприятная дама! Она словно почувствовала мой отраженный взгляд и повернулась ко мне спиной, продолжая что-то там изыскивать из содержимого моих карманов.

Скоро вернулись овеянные романтикой профессии парни. К тому времени истекать кровью я прекратил и даже не прочь был поспать, вот только мое подвешенное положение мне это не позволяло. Лейтенант что-то вполголоса переговорил с девкой и подошел ко мне, позвякивая ключами.

– Разговор есть, – сказал он и снял с меня наручники.

Полярник.

Я ощупал свое горло, а потом выпил банку пива. Не сказать, что мне стало легче, но чувствовал я себя и так вполне сносно. Опухоли у меня никакой не прощупывалось: то ли она стремительно стаяла, то ли ее и не было вовсе. Выходит, зря я осу растоптал.

Я прокрался вдоль своей живой изгороди и выглянул на пустую дорогу: пусто. Посмотрел по сторонам: пусто-пусто. След наблюдателя успел простыть. Но модулятор где-то стоял – это точно, я научился его чувствовать. Значит, его кто-то должен обслуживать. Вряд ли из «Зю», скорее, какая-нибудь темная овца, не ведающая, что творит.

Такая жизнь меня не радовала, скорее, даже угнетала. Если бы я не научился разделять свои эмоции и эмоции не свои, навязанные извне, я бы не знал, как жить дальше. Но рано или поздно произойдут изменения, к которым я могу оказаться не готов.

А что, если проверить своих визави на вшивость? Если несколько минут назад за изгородью кто-то стоял, не факт, что он испарился или улетел вместе с почтовыми голубями. Где-то он поблизости, где-то стоит его машина, потому что праздно шатающийся человек посреди леса выглядит подозрительно. Здесь все ездят на автомобилях, или на хищных байках.

Я поднял голову к небу и почему-то понюхал воздух. Глупости, я ж не охотничья собака, надо предположить варианты.

Направо – дорога зажата среди крутого кювета и густых труднопроходимых кустов. А дальше уже просматривается горделивая соседская усадьба, отстоящая от нас в километре с лишним. Прямо – вообще дороги нет, когда-то вырубленный лес ныне дико прорастал сквозь неубранный валежник молодой порослью елок и осин. Направление «назад» не рассматривается: там мы, там горка и там вода. Остается только один путь: влево. Вот туда-то я и направлю свои стопы.

Направить-то, конечно, я направил, вот только как-то совсем опрометчиво. Следовало бы заручиться поддержкой народных масс, вооружиться какими-нибудь системами залпового огня, ну, или взять с собой заостренную палку, типа копья. Я пошел в одних шортах, тапочках и в руках не нес ничего, даже газетки.