Я не боюсь

Затаив дыхание и напряженно вглядываясь в темноту, я быстро взбирался вверх по склону. Я ничего не мог поделать со своим воображением, и мне казалось, что вот-вот монстры вцепятся мне в горло острыми когтями. Сейчас, когда я шел пешком, вокруг меня в непроницаемой мгле слышались странные звуки, скрипы, вздохи. Я облизнул пересохшие губы и почувствовал горький вкус во рту. Сердце стучало у меня в горле.

Я наступил сандалией на что-то липкое, поскользнулся, взвизгнул и свалился на землю, расцарапав колено.

— Кто здесь? Что это?! — вскрикнул я, соскребая с себя нечто, ощущая, как желеобразные жгучие щупальца облепили меня.

Глухой шум и «буа, буа, буа».

Жаба! Я наступил на жабу. Какого черта она разлеглась посреди дороги!

Я поднялся и, хромая, поковылял дальше.

Как же я не взял с собой фонарик! Я же мог взять тот, что лежал в кабине грузовика.

Добравшись до ограды двора, я спрятался за деревом.

В сотне метров от меня стоял дом с темными окнами. Единственная лампочка свешивалась у входной двери, освещая кусок облупленной стены и ржавое кресло-качалку.

Чуть дальше, у ущелья, находился загон для свиней. Уже отсюда чувствовалась отвратительная вонь.

Где бы мог находиться Филиппо?

Внизу, в ущелье, сказал Сальваторе. В этом длинном горном коридоре я бывал с папой пару раз зимой, собирали грибы. Сплошные валуны, пещеры и каменные стены.

Если я пересеку поляну, то окажусь у края ущелья, а оттуда смогу спуститься на его дно, не приближаясь к дому.

Это был неплохой план.

Я остановился у обрыва. Внизу было так темно, что я не мог разглядеть, насколько он крут и есть ли выступы.

Я продолжал клясть себя за то, что не взял фонарь. Без него мне здесь не спуститься, я рисковал свернуть себе шею.

Оставалось одно — пойти к дому, рядом с ним ущелье было неглубоким, и от него начиналась тропинка, ведущая вниз. Но там были и свиньи.

Я покрылся потом.

«У свиней самый лучший нюх на свете», — говорил отец Черепа, заядлый охотник.

Я не мог миновать их. Они точно меня учуют.

Что сделал бы на моем месте Тайгер Джек?

Он пошел бы прямо к ним и перестрелял из своего винчестера, разделал на сосиски, поджарил и съел бы.

Нет. Это не в его стиле.

Что бы он сделал?

Думай, приказал я себе, напрягись.

Он постарался бы избавиться от человеческого запаха, вот что бы он сделал. Индейцы, когда шли охотиться на бизонов, обмазывались жиром и надевали на спину шкуры. Вот что я должен сделать: я должен намазаться землей. Нет, не землей, а навозом. Это будет лучше. Если от меня будет пахнуть их дерьмом, они точно не обратят на меня внимания.

Я подкрался почти к самому дому, оставаясь в темноте.

Вонь усилилась.

Сквозь стрекот цикад стал слышен другой звук: музыка. Пианино и низкий голос, певший: «…какая ледяная эта вода, никто не сможет спасти меня, я упал за борт, я упал во время бала на палубе. Волна за волной…»

Меликетти, что ли, поет?

Кто-то сидел в кресле-качалке. На земле рядом с креслом стоял радиоприемник. Это или Меликетти, или его хромая дочка.

Я огляделся, прячась за старым тракторным колесом.

Сидевший казался мертвым.

Я подкрался поближе.

Это был Меликетти.

Его усохшая голова покоилась на грязной подушке, рот открыт, на коленях двустволка. Он храпел так сильно, что доносилось даже сюда.

Путь был свободен.

Я вышел из укрытия, сделал несколько шагов, и отрывистый лай разорвал тишину. На мгновение умолкли даже цикады.

Собака! Я забыл про собаку.

Два красных глаза сверкнули в темноте. Цепь сдавливала собаке глотку, и она хрипло лаяла.

Я рыбкой нырнул в стерню.

— Что? Ты чего? Какая муха тебя укусила? — подскочил и закрутил головой, словно филин, Меликетти. — Тиберио! Хорош лаять! Успокойся, Тиберио!

Но пес не унимался. Меликетти нагнулся, выключил радио и зажег фонарь.

— Кто там? Кто там? Там есть кто? — крикнул он в темноту и, светя вокруг фонарем, сделал пару кругов по двору с двустволкой под мышкой. — Прекрати базар. Нет там никого!

Псина улеглась на землю, продолжая глухо рычать.

Меликетти вошел в дом, хлопнув дверью.

Я, стараясь держаться подальше от пса, пошел к свинарнику. Вонь усилилась, казалось, она заполнила меня всего.

Но мне надо было маскироваться. Я снял майку и брюки. Погрузил трусы в пропитанную мочой землю и, отвернув нос, начал обмазывать грудь, плечи, ноги и лицо этой жуткой жижей.

— Вперед, Тайгер! Вперед, и не останавливаться, — шептал я.

Встал на четвереньки и пошел от загона. Это было трудно: руки и ноги тонули в грязи.

Пес вновь принялся лаять.

Я очутился между двумя оградами. Передо мной терялся во мраке коридор шириной не меньше метра.

Я слышал их. Они были рядом. Они издавали низкие глубокие звуки, напоминавшие рык льва. Я ощущал их мощь в темноте, они топали копытами все вместе, и забор дрожал от их толчков.

Вперед, и не оглядываться, приказал я себе.

Я молил Бога, чтобы моя маскировка из дерьма сработала. Если хоть одна из этих зверюг просунет рыло в щель между досками, то одним махом оттяпает мне ногу.