Я (не) буду твоей

Отец похож на фурию из моих детских кошмаров. Именно такого Григория Вершинина я всегда и боялась. Старалась слиться с мебелью, чтобы он меня не замечал. Но сейчас слиться не получится. Красный от ярости отчим не отпустит меня, пока не получит ответы на все вопросы.

— Марата избил парень, которого я люблю, — смело заявляю.

Зря я так. Но сожаление о сказанной правде появляется уже после того, как слова вылетели.

Физиономия отчима сначала изображается непониманием, затем по мере того, как до него доходит смысл слов, — удивлением.

— Что еще за парень, которого ты любишь?

Глава 52. Маховик откровений

— У меня есть парень. Настоящий. Не эфемерный жених в Лондоне, которого я вижу пару раз в год, а настоящий молодой человек, с которым встречаюсь почти каждый день. И которого я люблю. И который любит меня. Я сказала Марату, что хочу отменить свадьбу. После этого он поехал к моему парню и, видимо, между ними завязалась драка.

Меня понесло. Где-то на задворках сознания здравый смысл подсказывает, что я совершаю ошибку, говоря все это. Но уже поздно. Слово — не воробей.

Глаза отца наливаются кровью.

— Как это отменить свадьбу? — губы его, наоборот, посинели. — Ты что такое выдумываешь.

— Я не хочу замуж за Марата Керимова, ясно тебе? Не хочу! И я так ему и сказала. Я люблю другого.

Нужно остановиться, а я не могу. Маховик откровений запущен.

— Ах ты мелкая дрянь, — до отца наконец-то дошло все, что я произнесла. — Ах ты мелкая потаскуха.

Он грозно надвигается. Маленькая девочка внутри меня уже умерла от страха, но повзрослевшая Даша, узнавшая вкус жизнь, благодаря Виктору Смолову, стоит с гордо поднятым подбородком.

— Такая же шлюха, как твоя мать!

Хлесткая пощечина прилетает мне по лицу. Я не сразу осознаю, что отец меня ударил. Сначала несколько секунд стою, оторопев, и только потом хватаюсь за щеку.

— Я вырастил тебя! А ты вот так мне отплатила!

Еще одна пощечина уже по другой щеке. Я не накрываю ее ладонью. Рука инстинктивно опускается на живот. Если он будет меня бить, то хочу защитить малыша.

— Ты неблагодарная дрянь! Я вырастил тебя, кормил и поил, а в замен что получил? Надо было отдать тебя в приют! Я хотел, когда твоя мать сдохла со своим любовничком, но потом передумал. А надо было отдать! Я надеялся, что ты тоже погибнешь в той аварии, и дело с концом. Но ты выжила. И я подумал, что ладно, живи…

Он говорит что-то еще. Даже даёт мне новую пощёчину, на звук которой выбегает наша управляющая Эмма Фридриховна. Она неоднократно становилась свидетельницей того, как отчим бил маму, и ни разу не вмешалась. Не вмешается и сейчас.

Я не обращаю внимания на крики отца и его рукоприкладство. Даже уже не чувствую пощёчин. Мозг уцепился всего за одну фразу: «Я надеялся, что ты тоже погибнешь в той аварии, и дело с концом».

Значит, авария, в которой умерла мама, все-таки была неслучайной.

— Ты подстроил мамину аварию? — вопрос вырывается сам собой. — Это все-таки правда?

— Конечно, я убрал эту неблагодарную проститутку. А ты такая же, как она! Я вытащил вас из помоев!

Прежде, чем по моей щеке прилетает новый удар, от которого я сгибаюсь, успеваю заметить, как стремительно меняется в лице Эмма Фридриховна. Неужели удивлена?

— Ты выйдешь замуж за Керимова, ты поняла меня? — отец хватает меня за волосы и притягивает к своей разъяренной физиономии. — Иначе отправишься вслед за своей мамочкой, я не шучу.

Вдруг чувствую на губе металлический привкус крови. Должно быть, пошла маленькая струйка из носа.

— Выйду. Но не потому что боюсь, что ты подстроишь мне аварию. И не потому что мне тебя жалко. А потому что только так Марат заберёт заявление из полиции.

— Мелкая дрянь, — держа меня за волосы, снова бьет. — Неблагодарная мелкая дрянь. Как только посмела!

Лицо горит, один глаз плохо видит. Наверное, опух. Я стою неподвижно, смиренно принимая на себя удары. Эмма Фридриховна все еще здесь, наблюдает со стороны и все слушает. Не подходит. Не останавливает хозяина.

— А почему ты все время держишься за живот? — врезается в поплывшее сознание новый вопрос отчима.

Мне бы отпустить руку, да я, наоборот, кладу поверх одной ладони вторую. Тем самым выдаю свою самую страшную тайну.

— Ты что… — из красного, как рак, отчим становится пунцовым. — Ты… — ему будто воздуха не хватает. — Ты… — сильнее сжимает меня за волосы. — Беременная, что ли?

Молчу. Ледяной ужас ползёт по телу, обволакивает внутренности. Что же теперь будет?

— Отвечай, мелкая дрянь!

Не отвечаю. Язык будто парализовало. Мне не было страшно, когда он бил меня и угрожал подстроит ьмне аварию. А вот сейчас стало страшно. За моего малыша.

— Керимовы знают? — ему уже не нужно подтверждение моей беременности.

Все еще молчу. Тогда отец отпускает мои волосы и резко перемещает руку на шею. Сдавливает так, что нечем дышать.

— Керимовы знают? — повторяет вопрос, цедя его сквозь зубы.

Сильнее надавливает на горло, из-за чего я в прямом смысле начинаю задыхаться. Говорить по-прежнему не могу, поэтому только слегка отрицательно качаю головой, насколько это позволяет сделать захват на шее.