И тут Неделин почувствовал настоящее желание перейти в алкоголика - и испугался своего желания, но, как загипнотизированный, всё смотрел в бессмысленные глаза (которые тоже уставились). И последнее, что успел сделать,- судорожной рукой вынул из кармана и бросил возле ограды палисадника сколько-то Денег...
Глава 32
Что-то острое впилось в спину под лопаткой. Сучок? Но нет сил пошевелиться. Когда он упал? Окружающее туманится и подёргивается вместе с толчками крови в разбухшей голове. Надо встать, встать, уцепившись за дерево... Кто-то мимо сознания прошёл вправо, влево. Удаляется. Остановить! Непонятно зачем, но - остановить!
Ты! Ты какого? - клокочет в горле. Тело стремится к уходящему, деревце надламывается, и Неделин опять валится на землю.
Он проснулся ночью.
Губы запеклись, он с болью разлепил их. Он чувствовал, как набухли мешки под глазами, они, казалось, оттягивали голову вниз, так были тяжелы.
Мучила жажда. Было, вернее, две жажды, первая - воды, вторая - вина. Сначала напиться. Нет, сначала что-то вспомнить. Что-то обязательно надо вспомнить. Неделин замычал, обхватив голову руками.
Чьи-то шаги. Это опасность. Бежать. Неделин встал, побрёл, с трудом перелез через ограду, опираясь на неё .руками, выпрямился и увидел перед собою милиционера.
Тебе сколько раз сказано,- прозвучал спокойный голос милиционера,чтобы ты пил дома? А, Фуфачёв? Зачем ты своим видом людей пугаешь? Марш нах хаузе.
Да, иду...- хрипит Неделин, но идти не может, ему нужно что-то вспомнить - и именно сейчас, не отходя от палисадника.
Ну! - велит милиционер.
Сейчас, сейчас...
Деньги! Он же бросил здесь деньги. А деньги очень? нужны, на них можно купить чего-нибудь, чтобы стало легче. Сначала, конечно, просто пить, от такой жажды можно с ума сойти, а потом - чего-нибудь.
Я тут деньги,- бормочет Неделин.- деньги тут уронил.
Неужели? - не верит милиционер.- Ну, посмотрим.
Он включает фонарик, обшаривает палисадник лучом света, и возле растоптанного стаканчика из-под мороженого высвечивается смятый комочек. Милиционер поднимает деньги. Расправляет. Десятка, пятёрка, трёшница, несколько рублей.
У.
Хочешь сказать, твои?
Мои, честное слово, мои! - клянётся Неделин.
Врёшь,- говорит милиционер, суёт десятку себе в карман, а остальные отдаёт Неделину.- Смотри, поймаю на чём-нибудь. И не вздумай у меня сейчас за вином рыскать. Отконвоировать тебя, что ли?
Наверное, милиционеру нечего делать, если он решил прогуляться вместе с алкоголиком. Он идёт сбоку и чуть впереди, время от времени оборачивается и с улыбкой глядит на Неделина. А ночь хороша, тепла, тополя шелестят юношеской любовной тоской, девичьим испуганным и радостным шёпотом, громко блаженствуют сверчки, на душе у милиционера грустно и легко, он вспоминает, как десять лет назад седел ночами со своей невестой на качелях, привязанных к толстой ветке дерева, что росло возле её дома. Они медленно раскачивались, он обнимал её за плечи и говорил обо всём на свете, а в сущности - всё об одном, всё об одном... И милиционер опять оглядывается на алкоголика, то ли жалея его, то ли чувствуя своё превосходство истинного человека, которому есть что вспомнить в такую ночь, есть о чём и помечтать - о Тоне, например, с которой, конечно, не покатаешься на качелях на виду у всех, но как славно приходить к ней предутренней порой, стучать условным стуком в окно, и тут же, буквально в ту же самую секундочку слышать свежее: "Кто? Кто?" - и немного попугать её, играя, изменить голос и сказать басом: "Храпишь, хозяйка, а дом горит!" Хороша жизнь, если не испохабить её, как этот бедолага, который придёт сейчас в свой срамной грязный угол к сожительнице. Фуфачёва и в вытрезвитель-то давно не забирают, потому что корысть с него невелика, до него и дотронуться-то можно разве что только ногой, и то потом сапоги чисть...
Милиционер привёл Неделина к ветхому кирпичному дому, они вошли в тёмный подъезд, милиционер пинком открыл дверь, у которой не было замка или он был сломан,- и крикнул:
Встречай Фуфачёва, Любка Яковлевна!
Он тронул Неделина сапогом: двигай! Хотел дать пинка напоследок, но передумал: очень уж лирическое настроение. Вздохнул, плюнул с омерзением и ушёл.
Затхлые запахи, в которых было что-то совершенно незнакомое, новое для Неделина, ударили ему в нос.
Ничего! - сказал он себе. Это тебе и нужно - для последней черты, для последнего итога. Этого ты и заслуживаешь!
В темноте кто-то зашевелился, застонал.
Явился, гад! - протянул женский страдальческий голос.- Тебе, гаду, поверили... И ведь не принёс, скотина, знаю, что ничего не принёс! Зажги свет! Зажги, говорю! Или совсем готовый?
Заскрипела кровать, что-то поднялось, прошло мимо Неделина. Зажёгся свет.
Перед ним стояла женщина лет пятидесяти с опухшим лицом, глаза смотрели в щёлочки, шея женщины была грязна, белели только складки морщин, жидкие волосы мокро висели по щекам. Женщина была одета в рваную сиреневую кофту, в зелёную юбку из нетленного доисторического кримплена, ноги босы, жёлтые отросшие ногти загибались.