Теперь бы забраться в тряпки, зарыться в одеяло, как хомяку и забыться. Хотя бы немного забыться сном, иначе, прокручивая события сегодняшнего вечера, сойду с ума.
Звонок в домофон!
До чего же мужики тупой упёртый народ! Ведь сказала же Денису, что продолжения не будет! А показался понятливым парнем! Снимаю трубку и, не собираясь слушать никаких причин, почему он ещё здесь, и что хочется пить, так что ночевать негде, даю отлуп,
- Слушай, Деня! Иди-ка ты на… сам знаешь куда! Спать иди, я уже всё тебе сказала! – и отключаюсь. Постояла полминуты, вроде, понял. Больше не звонит.
Делаю два шага из коридора, снова звонок! Теперь уже в дверь. Возвращаюсь,
- Какого чёрта?! – ору прямо в замочную скважину! – вали отсюда, придурок, не порти остатки впечатления!
- Не дождёшься! – сердце пропускает удар, лёгкие пропускают вдох, хватаюсь за стену. Это не Денис, это Игорь! – открывай!
- Что? Карлсон передумал и решил вернуться?.. А не пошёл бы ты…
- Туда же, куда Денис?.. Нет, не пойду, нам с ним не по пути.
- Уходи, - уже без злости, какое там, голос не дрогнул, и то хорошо! – не открою.
- Не уйду, двери вынесу, если по нормальному не пустишь!
- Вызову ментов!
- Валяй, вызывай! Я не дебошир-пьяница! Трезвый абсолютно!
- А, мне начхать! Уходи, Игорь! Не пущу ни за что!
- Я сейчас выйду и буду под балконом орать!
- Тогда тебя точно заберут в ментовку, уже ночь!
- Но пока они доедут, все соседи будут в курсе, какая ты сука и… шлёндра! – тут срабатывает спусковой крючок самовзводящегося механизма моей истрёпанной психики! Слово-триггер сказано! Случайно вырвалось или Стрельцов намеренно это сделал, не знаю, но меня уже трясёт от гнева до темноты в глазах! Распахиваю двери в твёрдом намерении убить этого гада!
Не понимаю, чем я только думала! Чем собиралась убивать?! Он на пороге медлит лишь миг. Успеваю заметить взлохмаченную шевелюру, распущенный узел галстука, болтающегося петлёй на его шее и расстёгнутый ворот рубашки, больше разглядывать некогда. Входит, запирает за собой дверь,
- Поговорим?
- Иди к чёрту! – ору и ищу что-нибудь потяжелее.
В него летит всё подряд! Мои секси-босоножки, повседневные мокасины, кроссовки, лопатка для обуви!
- Нет, уж! Сама напросилась!
Ещё шаг – все ключи, которые висели на крючках ключницы, сумочка, квитанции на оплату, крем для обуви!
- Ты - урод моральный, всю жизнь путаешься у меня под ногами!
Ещё один – мои шлёпки, которые сваливаются, потому что пячусь от него в комнату, а он наступает,
- Я? – хмыкает, а лицо искажено злостью, - да это ты всю мою жизнь исковеркала, шлёндра! Ты задрала меня своими подколками, своими концертами, своими мужиками, - приближается! Ко мне нельзя приближаться! Я могу соображать и сопротивляться только пока нет контакта! Главное избежать прикосновения! – ты же хуже любой гангрены, Королёва! Как медленная смерть!
В Стрельцова летят статуэтки с комода, которые я так придирчиво и долго подбирала к интерьеру, пульт от телевизора, книжка, которую в приступе тоски пыталась читать,
- Ты сам – смерть! - иногда я в него попадаю, чаще промахиваюсь, но даже меткие удары ему, что об стену горох! Я ору практически в лицо, - не подходи ко мне! Ненавижу! Не приближайся, скотина! – все соседи уже, наверное, навострили уши, но моему врагу наплевать!
- Вот я тебя сейчас и убью!
Глава 17
Пятиться больше некуда, спина упёрлась в стену! Последнее, что могу сделать – это вытянуть вперёд руки, выставить ладони в упреждающем жесте, но это жалкое сопротивление! Понимаю, что проиграла! Загнана в угол, как дичь, обречённая на погибель. Мой палач не спешит, медлит перед решающим шагом, которого я так жду. Делает его, и мои протестующие ладони упираются ему в грудь,
- Не надо!
- Надо, необходимо! Иначе оба сдохнем…
И всё, я пропадаю. Он горячий! Мои ледяные пальцы уже почувствовали его тепло, мой нос снова пошёл за запахом его тела, мой организм отправился проторённой тропой предательства и неповиновения. Язык ещё пытается бороться, выдавая жалкое,
- Нет! – жалкое, потому что голос ему не помощник. Враг безразличен к моим мольбам. Он просовывает руки между моей спиной и стеной и забирает в плен, окончательно лишая свободы.
Теперь мои упёртые кисти, стиснутые между им и мною, только мешают, я силюсь убрать их, и он, угадав мою попытку, на секунду расслабляет оковы, чтобы, когда я справлюсь со своими конечностями, прижаться ещё теснее. На моё повторяющееся, писклявое, срывающееся, шепчущее, молящее,
- Нет, нет, нет… - он отвечает категорическим и безапелляционным,
- Да! – и затыкает уверенным, господствующим, самоутверждающимся мужским поцелуем. Не сомневается и не пробует мои губы вопросительно, наоборот, по хозяйки расталкивает их языком, прорываясь дальше, и я впускаю, теряя ещё один рубеж хлипкой обороны.